Сообщений в теме: 4454

[Winnie Pooh]

Тут вообще никакой харзмы не надо - за ним все так ползают и так прогибаются, что это должен быть просто "Сами-Знаете-Кто".

ой....

[Роман]

Тут вообще никакой харзмы не надо - за ним все так ползают и так прогибаются, что это должен быть просто "Сами-Знаете-Кто".

ой....

Еще не хватало лирическому тенору Скарпиев петь!

[Arashi]

(Он там не в мундире, а по-прежнему в своей художничьей блузе.)

Опа! Неужели моя близорукость прогрессирует...

Они просто похожи: и у того, и у другого чёрные одеяния со стоячим воротничком. Но у Каварадосси блуза длинная и из более мягкого материала, чем китель Скарпиа. И пуговиц нет.

[Kriemhild]

Про токийскую "Тоску", с моего же ЖЖ.

Токийская «Тоска» – это, в первую голову, очень красивый и полный символов спектакль, сумрачный и даже, не побоюсь этого слова, готический.
Конец XVIII века – начало романтизма. Возможно, об этом вспомнил режиссёр, потому что нечто от романтизма я здесь увидела.
Итак, мы видим утопающую во тьме сцену и огромную лестницу, напоминающую древнегреческий амфитеатр; люди здесь больше похожи на чёрно-белые тени, ризничий – почти карикатура, маска (такое впечатление создаётся из-за грима). На этой неуютной земле Каварадосси огородил себе уголок – огромную картину, по которой он ходит, стараясь пореже выходить за пределы этого своего художественного мирка. Что-либо другое его не волнует: ни Тоска – во время «Рекондиты» и при её приходе у него на лице скука и мысль «Как мне надоели эти разборки с бабами», – ни Анджелотти – кажется, ему он решил помочь только для того, чтобы эта пафосная тень из готического романа отвязалась от него; впрочем, возможно, ему пришла мысль найти интересный сюжет для картины или стало скучно и невдохновительно без приключений. Так или иначе, кроме собственной живописи его ничто не беспокоит.
Тоска выходит из зеркала; она – единственное яркое пятно в спектакле, за исключением маленьких хористов в красных мантиях. Возможно, на этой земле только у детей осталась какая-то яркость, а Тоска сохранила в себе эту же незамутнённую силу и способность восприятия. А, может, подымай выше – она слетела на эти ступени сверху, она гостья здесь. Она без страха ходит по амфитеатру, сама костюмом напоминая древнюю гречанку, как бы придя из мира трагедии. Она в ярко-синем платье – почти что Синяя птица. И вот Каварадосси так свезло – она сама к нему прилетела.
За Синей птицей Скарпиа охотится, быть может, уже давно. Он тоже не отсюда, но, в отличие от Тоски – он снизу. Он, если так можно выразиться, самый теневой из населяющих сцену теней. Весь в чёрном, как граф Дракула, и бледный, как тень отца Гамлета, он тоже выходит из зеркала. Скарпиа-танатонавт легко гуляет по ступеням амфитеатра, заходит в мирок Каварадосси, и, погуляв по картине, покидает его за ненадобностью. Побег Анджелотти и прочее – для него как семечки щёлкать. «Нигде искусству своему он не встречал сопротивленья»; ему, кстати, и не надо пугать ризничего, чтобы тот всё ему рассказал – Скарпиа всё расследование ведёт почти походя.
И зло наскучило ему.
Тоска – здешняя Аматэрасу, луч света в тёмном царстве; Скарпиа, почти концертно освещённый прожектором, приближается к ней через театр. Здесь это сила – как бы Каварадосси ни раскрашивал свою Магдалину, стихия трагедии двумя потоками свободно обтекает его укрепление и волной ударяет Скарпиа и Тоску. Тот театр, который он разводит в сцене с веером, доставляет ему удовольствие – как сработал! Волшебная пыльца сходит с Тоски ещё здесь, когда Скарпиа благословил её святой водой, заставил гневно ревновать и поцеловал руку на прощанье (вот уж когда вспомнится Дракула!). Во втором акте она выходит уже в тёмном платье, а в третьем превращается в бледную тень в плаще, похожую на Скарпиа в первом акте.
«Те Деум» был просто потрясающ; я даже испугалась за Раймонди. Вообще когда на него смотришь, начинаешь опасаться за жизнь окружающих и его собственную. Когда он крестится и механически бьёт себя кулаком в грудь – «mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa!» – возникает чувство где-то между ужасом, восхищением и сочувствием.
Скарпиа, как будто, сам пришёл в ужас от того, до чего он докатился. Но отступать уже поздно и бессмысленно; укрытие, где он обедает и допрашивает, никого не спасёт, несмотря на картину (напоминающую навес) с изображением святого Андрея и целую батарею распятий на столе. Нет ограды, нет утешения.
Персонажи одиноки на этой чёрной сцене, под этой низвергающейся на них лестницей, они вот-вот сорвутся во тьму и исчезнут. Скарпиа и его присные ещё вольно чувствуют себя здесь, а Тоска, пришедшая в преисподнюю выручать Каварадосси, бледнеет и теряет силы. Скарпиа проделывает с ней то, что примерно можно назвать «Полюбите нас чёрненькими», или, если более высоким штилем:
«Я враг небес, я зло природы,
И, видишь – я у ног твоих!»
Он пытается стянуть её к себе, вниз, приковать к себе и не отпускать; коротко говоря, он хочет сделать её своей Персефоной. И ему удаётся утянуть её в омут и погрузить туда по самую маковку, так сказать, провести инициацию. Финальной и кульминационной точкой тут становится коронный поцелуй. Однако Скарпиа, кажется, сам не знал, какие границы он переходит; моральная пытка оказалась для Тоски слишком сильна, а погружение в омут – слишком глубоко. Она, кажется, органически не приспособлена к той жестокой любви, которая загорается между ней и Скарпиа; и не может вынести его давления на себя. И она его убивает.

«Меня терзает дух лукавый
Неотразимою мечтой;
Я гибну, сжалься надо мной!»
Убийство это погружает её ещё глубже. Со сцены сдувает последние остатки человеческого быта, последние возможности укрыться; на пустых ступенях корчится Каварадоссси, насильственно вынутый из своего мирка; вышагивают чёрно-белые солдаты. Тоска, истончившаяся до тени, мало обращает на него внимания, её мучает ужас, сознание того, что она совершила убийство, даже тоска по Скарпиа, её влечёт вниз. Когда Каварадосси мёртв и ничто больше её не держит здесь – она даже не прыгает, а почти уходит в темноту, к Скарпиа, куда он всё-таки утянул её. Жизнь замирает; солдаты и Сполетта останавливаются, как механические куклы – душа здешнего мира выпрыгнула из него.
«Как пленник, брошенный в пустой глубокий колодец, я не знаю, где я и что меня ждёт. От меня не скрыто лишь, что в упорной, жестокой борьбе с дьяволом, началом материальных сил, мне суждено победить, и после этого материя и дух сольются в гармонии прекрасной… Но это будет лишь когда, мало-помалу… и луна, и светлый Сириус, и земля обратятся в прах… А до тех пор ужас, ужас…».
Декаданс с глубоким погружением.
После этой «Тоски» меня, однако, пробило на дикий пафос. Чехов тут точно ни при чём, а в Лермонтова я только для цитат заглянула. Неужели от самой оперы так развезло? Надо срочно слушать-смотреть что-нибудь весёлое.
Впрочем, чему удивляться – здесь такие люди собрались, что у всякого должно крышу сносить. Ну, Раймонди, естественно, гениален, причём он кое-где ухитрился даже переплюнуть самого себя; кстати, не обошлось без его фирменных штучек с обнюхиванием веера и гавотом – ну, и поцелуем, конечно. От этого эпизода и вообще от финала второго акта меня вынесло в астрал. Салазар красавица и шикарная актриса; пела – восторг, я ничего себе не позволила промотать, отсмотрела весь третий акт. Грим у неё просто эпический, как, впрочем, и всё оформление спектакля. «Висси д’арте» роскошное, и из общего, скажем так, рисунка роли эта ария не выбивалась вставным номером. Кура-Каварадосси – вот уж действительно, Кура, покуривает в сторонке весь спектакль. На «Виттории» я ржала, как слон – как он орал дурниной, хлопал крыльями и хлопотал лицом и с размаху налетел на брезгливо отстранившегося Скарпиа; ну и, кроме того, более по-дурацки в крови не смотрелся никто (я вообще скорее приветствую литры крови, но не так же глупо), поэтому я смеялась и на «Лючеван э стелле», глядя на заляпанные воротнички Каварадосси. Хор порадовал, да и вообще, при такой постановке и таких солистах, наверное, ничто не может быть особенно плохим. Одно слово – эпика.

[Kriemhild]

Кстати, ещё у меня вчера, помимо одного фильма и двух спектаклей, было аудио с Бастьянини. Четыре "Тоски" в день, наверное, всё же передоз.

Еще не хватало лирическому тенору Скарпиев петь!

Это, очевидно, игра слов с использованием местных идиоматических выражений Кто этот лирический тенор?

Они просто похожи: и у того, и у другого чёрные одеяния со стоячим воротничком. Но у Каварадосси блуза длинная и из более мягкого материала, чем китель Скарпиа. И пуговиц нет.

И вот из-за этого я, кажется, всё поняла неправильно. Обидно.

[Kriemhild]

Про Фьораванти куда более сбивчиво, да так вроде и нет какой-то единой концепции.
«Тоска» Бертмана произвела на меня такое тяжёлое впечатление, что после неё жизненно необходимо было увидеть что-нибудь позитивное, и я поставила себе фильм с Оливеро и Фьораванти. С бертмановской постановкой надо разбираться особо, поэтому сначала о фильме.
Ожидания мои оправдались – это был полный и несомненный позитив. Снят он довольно-таки халтурно, полтора удачных кадра были для меня неожиданной радостью. Художник в отложных воротничках и очень комикующий ризничий развлекли меня немного до прихода Тоски; Анджелотти был похож на Робина Уильямса, но только внешне – просто убил своей игрой. Хористы были неожиданно веселы и даже естественны для такого фильма, а тут и Скарпиа пришёл, и настал час великого веселья.
Почему-то мне быстро стало думаться, что Скарпиа-Фьораванти похож на Наполеона. Уже после просмотра я припомнила наполеоновские портреты – нет, совсем не похож. Значит, что-то такое внутреннее есть в этом Скарпиа – наполеоновское. Что именно: выбился из низов, дорогущий камзол ему ещё не привычен, с удовольствием трогает диваны, фрукты, статуэтки и прочие предметы роскоши (он вообще кинестетик, или как это называется – всё воспринимает тактильно, на ощупь). Далее – потрясающая энергетика. Просто человек – пушечное ядро; он умён, но пробился наверх не столько умом, сколько вот этим вот напором. Взгляд чуть исподлобья, весь направлен вперёд, на штурм. Он в Тоску влюблён, и обаял бы её, в конце концов, но привык добиваться всего и сразу. Мотив «вот прям щас» движет им весь второй акт; к тому же, он знает, что ему, такому обаятельному, всё на свете простится. Даже Каварадосси (это был лучший момент у художника), когда его собираются вести на пытку, опирается на стол, смотрит на Скарпиа со злостью и укором, словно желая вызвать его на новый раунд словесного поединка – и отстраняется: что с ним, таким, сделаешь?
Скарпиевская внутренняя сила вызывает желание довериться его уму и воле, а также ощущение, что он никому ничего плохого не сделает; Тоска только после первых переговоров с Каварадосси через дверь понимает, что всё это, вообще говоря, не шутка. До этого её даже вскрик Марио не испугал – сейчас Скарпиа вскинет бровь, скажет пару слов, и всё будет хорошо. Она и головушку преклоняет к нему на плечо и даже не отстраняется после того, как он завалил её на диван – слышны барабаны, оба поворачивают головы на звук и так вот, чуть не в обнимку идёт эпизод непосредственно перед «Висси д’арте». После же «Висси д’арте» и особенно после «В смерти прощенье» у меня возникла абсурдное предположение, что Тоска вообще убивает Скарпиа только для того, чтоб он не совершал преступления и чтоб искупить смертью его предыдущие грехи. Из любви к нему его же и убивает. По крайней мере, другого варианта у меня нет – она маловато его боится, маловато ненавидит за Каварадосси. А Скарпиа, кстати, не очень-то и давит на Тоску, а раскрыть двери пыточной приказал только от обиды – он её поцеловать пытался, а она не даётся. Когда говорил «Пью форте, пью форте», уже и сам был не рад.
Понятно, что после нескольких неудачных попыток поцеловать и уложить на диван отпустить девушку из кабинета вот так вот – просто себя не уважать. Поэтому дело доходит даже до шантажа, все ресурсы бросаются на взятие крепости; он такую эмоциональную и эротическую канонаду устроил, что Тоска должна была упасть в обморок или отдаться на месте, но у неё – такой птахи, казалось бы, – хватило внутренней силы на сопротивление. Её сила, впрочем, больше пассивного характера – это стена, в противоположность направленной вовне силе Скарпиа, который все стенки пробивает с размаху (тут в тему пришлось то, что имя «Вителлио», как будто, произошло от латинского слова, обозначающего «бычок»; действительно, осанка, посадка головы, бешеный взгляд – энергия и упрямство в чистом виде.).
За свою упёртость Скарпиа поплатился известно чем. Впрочем, я не особенно поверила в его смерть – он так комически умирал (Фьораванти вообще позволяет себе комиковать в роли Скарпиа – надо, наверное, быть совершенно бесстрашным, чтобы так одёргивать камзол и почти по-клоунски вскидывать бровь). К тому же, такого человека так просто не убьёшь – он должен быть живуч, пардон, как таракан, и наверняка Сполетта с Роберти его выходили, и потом ещё сделались министрами, когда Скарпиа себе империю организовывал.
Кстати, об этих двоих. Скарпиа подобрал Сполетту себе под стать: умный, хитрый, быстрый на соображаловку, глаз горит. И с определённым чувством собственного достоинства: я для вас стараюсь, а вы мне вином в лицо плещете! Между прочим, Каварадосси я арестовал, и нечего было так на меня сердиться. Читает цитату из реквиема осмысленно – поднимая Тоску с пола и убеждая её, что всё идёт своим чередом, художник сам виноват, и не стоит переживать.
Он похож на Дуремара из известного фильма; вернее, на Басова похож.
Роберти здесь очень странный, похожий на птицу-секретаря, с длинным носом и в очках с огромными линзами. Такой чуднОй; мне даже показалось, что это вообще женщина...
Словом, веселья было много.

[Роман]

Это, очевидно, игра слов с использованием местных идиоматических выражений Кто этот лирический тенор?

СЗК, разумеется!

[Arashi]

Кримхильда, про токийскую - в ЦИТАТНИК ЭТО! В Комнату шедевров!!! Гениально!!!!

[Arashi]

Токийская «Тоска» – это, в первую голову, очень красивый и полный символов спектакль, сумрачный и даже, не побоюсь этого слова, готический.
Конец XVIII века – начало романтизма. Возможно, об этом вспомнил режиссёр, потому что нечто от романтизма я здесь увидела.

Не ты одна И да, очень готичное впечатление. На фотографиях постановки хорошо видно декорации, там действительно имеются элементы готики.

На этой неуютной земле Каварадосси огородил себе уголок – огромную картину, по которой он ходит, стараясь пореже выходить за пределы этого своего художественного мирка. Что-либо другое его не волнует

О да. Вообще. "Сижу, примус починяю пишу картину, оставьте меня все в покое."

Про всё остальное - и сказать ничего не могу, кроме как всецело согласиться и принести к Вашим ногам восхищённые цветы!

[Kriemhild]

Не ты одна

Так вот, на самом деле все эти высказанные выше идеи - мои собственные, поэтому я их так вдохновенно высказываю и вижу их даже там, где для этого нет повода, а уж где есть... Ну, тут вышло попадание. Они меня опередили с постановкой.

Сообщение отредактировал Администратор: 27 декабря 2010 - 00:35
При цитировании пожалуйста не трогайте квадратные скобки и не меняйте написание смайликов, они у нас не обязательно соответствуют привычному Вам

[Arashi]

Welcome to the field. Располагайся на нашей полянке, в смысле. Хотя, я чувствую, ты уже давно там пасёшься.

[Кролик]

Я не уловил, а кто там за Тоску, собственно?

[Поросёнок]

Я не уловил, а кто там за Тоску, собственно?

Это мелочи

[Sasha E. Zhur]

Я не уловил, а кто там за Тоску, собственно?

Салазар?

[АлексВин]

Слушаю и смотрю Тоску с М.Поббе, Дж.Раймонди, К.МакНилом дир.П.Ардженто запись из Генуи 1965г.

Сообщение отредактировал АлексВин: 27 декабря 2010 - 10:54

[Кролик]

Алекс, он МакНил (в одно слово) А среди коллег просто Мак

[АлексВин]

Алекс, он МакНил (в одно слово) А среди коллег просто Мак

Спасибо, кстати мне он очень нравится, добротный Скарпиа, если можно так сказать.
Дж.Раймонди хорош, хоть и носовик и немножко подъезжает, но с партией справляется отлично.

[Кролик]

Он Скарпия пел очень долго. Вообще долго дядька пел. Лет так-эдак до 70, в общем, все восьмидесятые точно пел. Правда, пик его был, конечно в 60-х. Чудесный Риголетто в записи с Саз и Чони, хоть и лирический баритон

[Arashi]

Я не уловил, а кто там за Тоску, собственно?

Инес Салазар.

[АлексВин]

Он Скарпия пел очень долго. Вообще долго дядька пел. Лет так-эдак до 70, в общем, все восьмидесятые точно пел. Правда, пик его был, конечно в 60-х. Чудесный Риголетто в записи с Саз и Чони, хоть и лирический баритон

А вот Марчелла Поббе играет замечательно, красивая, сценичная. Как то в подсознании у меня образ Тоски более широк - любящая, ревнивая, мятущаяся, загнанная в угол, вызывающая жалость к себе, отчаянная, уверенная, растерянная и всё в голосе, в вокале. Хорошо обученная, но холодноватая и материал легковат для этой партии. ИМХО.

[Mare]

...Почему-то мне быстро стало думаться, что Скарпиа-Фьораванти похож на Наполеона. Уже после просмотра я припомнила наполеоновские портреты – нет, совсем не похож. Значит, что-то такое внутреннее есть в этом Скарпиа – наполеоновское. Что именно: выбился из низов, дорогущий камзол ему ещё не привычен, с удовольствием трогает диваны, фрукты, статуэтки и прочие предметы роскоши (он вообще кинестетик, или как это называется – всё воспринимает тактильно, на ощупь)...

Как же по-разному мы все воспринимаем одно и то же!
У меня впечатление от Фиораванти совершенно иное. Я когда-то подробно о нем рассказывала, повторяться не буду, но в нескольких словах отмечу то, что совершенно не совпадает с впечатлениями Kriemhild. Мне показалось, что в этом фильме именно Фиораванти-Скарпиа естественен и совершенно органичен: он умеет носить свой исторический костюм, чувствует себя в нем, как в собственной коже. То же могу сказать и про окружающую его обстановку: это его дом, где все ему привычно, все для его удобства. У него аристократические манеры и соответствующее им чувство собственного достоинства, причем, не показушное, а естественное. А вот все остальные - это артисты, пришедшие к нему домой и разыгрывающие спектакль. А Скарпия, единственный, - настоящий!

[Arashi]

Мне показалось, что в этом фильме именно Фиораванти-Скарпиа естественен и совершенно органичен: он умеет носить свой исторический костюм, чувствует себя в нем, как в собственной коже. То же могу сказать и про окружающую его обстановку: это его дом, где все ему привычно, все для его удобства. У него аристократические манеры и соответствующее им чувство собственного достоинства, причем, не показушное, а естественное.

Мне тоже кажется скорее так. В том числе эта его естественность в сочетании с внутренней силой и подкупают. Он такой... настоящий. Правда, насчёт манер не уверена, его, ИМХО, всё-таки прирождённым аристократом не назовёшь.

Но про тактильное восприятие мира согласна совершенно, и это мне тоже нравится!

[Поросёнок]

среди коллег просто Мак

А как же Крекер?

хоть и носовик

Масочник

[АлексВин]

среди коллег просто Мак

А как же Крекер?

хоть и носовик

Масочник

Самого маэстро Барра так называют за его школу, а Дж.Раймонди его ученик.

[Kriemhild]

Мне показалось, что в этом фильме именно Фиораванти-Скарпиа естественен и совершенно органичен: он умеет носить свой исторический костюм, чувствует себя в нем, как в собственной коже

Как раз претензий к актёру у меня никаких. У него всё органично; просто я образ восприняла именно так. Он для меня чуть ли не с первого выхода - эдакий неуёмный корсиканец.