Перейти к содержимому


Фотография

Сокровищница "Папагены"


  • Авторизуйтесь для ответа в теме
Сообщений в теме: 30

#1 Кролик

Кролик

    кролик отпущения

  • Заблокированные
  • PipPipPipPip
  • 34 283 сообщений
  • Пол:---
  • Город:С-Петербург
  • Интересы:Пласидо Доминго

Отправлено 25 Октябрь 2007 - 12:16

Архив*:

Прикрепленные файлы

  • Прикрепленный файл  gohran.htm   433,1К   65 Количество загрузок:

Всем на свете нужен msg-6-1372350993.jpg: людям и зверятам!
"I'm not superstitious because it brings bad luck." © Placido Domingo


#2 Кролик

Кролик

    кролик отпущения

  • Заблокированные
  • PipPipPipPip
  • 34 283 сообщений
  • Пол:---
  • Город:С-Петербург
  • Интересы:Пласидо Доминго

Отправлено 28 Октябрь 2007 - 10:14

Посмотрел я вчера кино о нелегкой сопраньей доле, о злой любви и об испанской гражданской войне. И вовсе это не «Трубадур», а самая что ни на есть «Луиса Фернанда».

Есть сопрана в белом платье, девушка не столько красивая, сколько интересная, в первой картине… сказал бы я, вышивающая цветочки, ан нет, - латающая мужские брюки. У них, видимо, в Испании тогда брюк мужских было мало, а трудолюбивых девушек много. В общем, зашивает она эти самые брюки и болтает с подругой, столь же трудолюбивой. А перед ними, на авансцене, красивый макет города Мадрида, так и написано: MADRID, чтобы не перепутать, значицца, где все происходит. Так вот, сидят две женщины, починяют приму…одежду и сплетничают о мужи… о погоде. В частности, надуло в прекрасную головку Луисы (младшей из подруг) любоффь к красаффцу-полковнику, разумеется, тенору, от чего (любви) она (Луиса) чахнет и впадает в меланхолию. А вот и сам красавец – росту метр с кепкой в любом направлении, при мундире и шляпе с перышком. Вид имеет важный a-la «Первым делом, первым делом – самолеты…» Ну, в его варианте, вероятно, лошади. Поет что-то красивое про уголки MADRIDа и быстро убегает к своим кавалеристам. :knight:

Тут появляется еще одна колоритная личность – герцогиня Каролина-какая-то-там. Подозреваю я, известная авантюристка и самозванка, потому как в каком дворце или королевском парке она набралась таких вульгарных ужимок и манер, мне неведомо. И с места в карьер кидается обаять (или обаивать) красавца-полковника, что, как ни странно, ей вполне удается, то ли тот был ослеплен титулом, то ли почувствовал родственную душу (хе-хе!). :crazy:

А Луисе, которая мучается проблемой: «почему же он так ко мне холоден?» мудрая подруга советует плюнуть на ветреного тенора и посмотреть в другую сторону. Да вот хотя бы на богатого землевладельца, Видаля Эрнандо, который приехал в MADRID по делам. Видимо, Видаль тоже почувствовал родственную душу, так как тут же ринулся объясняться в любви. Красивый, статный, умный (не полковник, конечно, но тоже ничего), а Луиса лишь печально улыбаецца и нежно ручкой так ведет, мол, не могу, другому отдана (ну или почти) и буду век ему верна, так как-то. Видаль же, мудрый не по годам (его регулярно называют молодым человеком – хотя, может, льстят), не особенно прислушиваясь к жалобам Луисы, уже полез за обручальным колечком. И так уговаривает, упрашивает, что сопрана, боясь уступить и согласицца, быстро сбегает от настойчивого воздыхателя на балкон. И вот ведь незадача, мимо как раз гуляет роя… красавец-тенор с герцогиней. Луиса в полуобмороке от расстройства и гнева, а умный Видаль снова подкатил к девушке с колечком, которое на этот раз было принято, что лишь подтверждает мудрость старого изречения «Ищи момент!»

А там у них собирается быть гражданская война, роялисты развоевались с республиканцами, и герцогиня, как заправский политик, вербует сторонников. Красавец-полковник уже ее, а тут на тебе, еще мущщина, да незанятый, да симпатишшный. Как мимо пройти? И ринулась она заводить шашни с Видалем, но тут случился облом – че-то чары ее дали сбой, он улыбается, смеется, но влюбленно вздыхать отказывается (даже не ведется на сравнение с юным матадором) и, что уж совсем недопустимо, упорно не хочет идти сражаться за короля (или там королева была), и на обещание титулов и званий не реагирует. И герцогиня, аки Шапокляк, погрозив зонтиком и пообещав, что «у нее все еще пожалеют» (интонации соответствующие), удаляется, а Видаль решает, что политика ему пофигу, но он будет сражацца за любоффь Луисы и завоюет не только победу, но и ее сердце. Ну а так как соперник воюет за короля, то ессно он приходит в противный (королевскому) лагерь и говорит: возьмите мол меня, я вам еще пригожусь. Что с радостью и сделали (взяли то есть).:dwarf:

И начались большие гуляния по поводу начала гражданской войны (правда, чем не повод?). Дамы в туалетах, кавалеры в смокингах и цилиндрах, все чинно и благовоспитанно, и посреди этой лепоты воркуют будущие молодожены (как называют их окружающие, а виновники не отказываются), тенор и герцогиня. И такое у них благолепие, такое согласие… но тут же, без всякой задней мысли, среди гуляющих появляются Луиса с Видалем. У тенора тут же взыграло… в сердце, вспомнил, что тоже права имеет, а невеста его, Луиса значицца, подло воспользовавшись тем что он занят государственными делами, гуляет с другим. Ууу, змея! И так он негодовал, так на бедную девушку наорать пытался, что Видаль, не выдержав, ласково ее оттеснил в сторонку и встал перед тенором во весь рост. Тот пыжился-пыжился, даже подпрыгнуть пытался, чтобы высоченного Видаля пугнуть, да все без толку. Сорвал тогда перчатку и бросил тому под ноги, мол, сатисфаааааакции я требую. А Видаль перчаточку подобрал.

Война. Женщины читают молитвы и починяют одежду, по улицам бегают военные, взрывается что-то, ну явно война. В общем, республиканцы победили, бьют оставшихся роялистов, остатки которых (герцогиня и тенор, кто ж еще) пытаются спастись в доме Луисы, за ними врываются ликующие победители, страстно желающие порвать полковника на праздничные ленточки (с женщинами в Испании, как известно, не воюют). Луиса, девушка благородная, встает на защиту бывшего жениха и не дает его линчевать (это она зря), а тот, аки побитая собака, вдруг соображает, от какого же щастья он, дурак, отказался. Однако Луиса слушать его не хочет, уходи, говорит, чтобы глаза мои тебя не видели. Герцогиня подает вконец уничтоженному тенору руку, и они гордо удаляются в изгнание.:pirat:

При приглушенном свете на сцену вспорхнула стайка девушек с легким покрывалом, подбежала к макету славного города MADRIDа, накрыла его и сверху натыкала деревьев, ни дать ни взять бонсай. Что означает деревню, стало быть. В которой праздник – свадьба! Видаль женится на Луисе, отчего поет разные любовные романсы :serenada:, весь светится и вообще почти летает. Невеста щаслива, гости ликуют, но тут Луису прямо к праздничному дереву с ленточками вызывает некто, желающий ее видеть. Бывший жених, естественно, который решил не ездить в изгнание, а предпочел явиться и испортить людям праздник. Прости, говорит, меня, дурака, люблю я тебя больше жизни, давай начнем все сначала. Физиономия небритая, одет неряшливо, всем видом изображает разбитое сердце. Луиса отказывается (она ж девушка благородная и не может так подло поступить с Видалем), прощай, говорит, и будь щаслив. Если сумеешь. И уходит. Тут же врывается щасливый Видаль, гости, начинается хоровод, все ждут Снегурочку. А жених видит заплаканную Луису и все понимает, и что тенор был тут, и что не любит, похоже, его Луиса. Гости пляшут, а тот стоит за стулом девушки и нежно так пытается прикоснуться к ее волосам…. (я тут плакал). И в разгар веселых плясок гостей и горестных раздумий главных героев является тенор собственной персоной, чтобы официально проститься с бывшей невестой. Та пытается поскорее его выпроводить, но Видаль рявкнул: «Баста! Хватит, не любишь ты меня. Ухиди с ним. С этим. Не хочу я жалости.» А тенор говорит, мол, пойди, поцелуй его (Видаля, то есть) в последний раз (вот сволочь, а!). Тут Видаль не выдерживает: «Пошли все вон отсюда! То же мне, праздник нашли!» Прощай, говорит, Луиса, и напевает тихонько мотив из своего романса… Тенор пытается увести девушку, а та… та поворачивает назад. Ура!!!
Все.

Пели все хорошо, но Доминго выделялся голосом и фактурой однозначно. Чудесное кино!


Всем на свете нужен msg-6-1372350993.jpg: людям и зверятам!
"I'm not superstitious because it brings bad luck." © Placido Domingo


#3 Кролик

Кролик

    кролик отпущения

  • Заблокированные
  • PipPipPipPip
  • 34 283 сообщений
  • Пол:---
  • Город:С-Петербург
  • Интересы:Пласидо Доминго

Отправлено 28 Октябрь 2007 - 18:09

"Сицилийская вечерня" В Театро Карло Феличе, Генуя. Вчерась :)
Карло Канг (Монфор), Альберто Купидо (Арриго), Луис Оттавио Фария (Прочида), Сара Галли (Елена). Дирижер - Ренато Палумбо.

Как водится, мы попали на второй состав. В первом имели место Родвановски, Казанова, Анастасов. Но билеты на этих гигантов мысли стоили в три раза дороже. :013:
Певцы все молодые и голосистые. Уровень вокала в целом мне понравился, а для театра-который-не-Ла Скала так вообще классно.
Постановка в черно-белых тонах, приятная на глаз. Этакая стилизация сицилийской жизни - напоминает фильмы Висконти. Белые кирпичные стены, на заднем плане - море. Над сценой иногда возникал огромный белый кулак (целиком или частично) - видимо, символизирующий угнетение народных масс. Когда массы угнетали особенно сильно, кулак опускался пониже. Я все ждала, когда же он покажет фигу :012: или наконец раздавит кого-нибудь. Не дождалась :(
Женщины в черных балахонах, мужчины в черных брюках с подтяжками и белых майках (у нас такие еще называют "алкоголичками" :012: ). Французские оккупанты в непонятной форме, скорее всего французских колониальных войск (песочного цвета), но в современных фуражках и вооружены серьезным огнестрельным оружием. И вели себя эти оккупанты очень нехорошо. Всю дорогу они оскорбляли женщин и прямо-таки насиловали, угрожая пистолетом. Ставили к стенке мужчин. И после окончания дневных трудов выносили трупы и аккуратно складывали в кучку. В общем, те еще фашисты.
Но сицилийцы - народ терпеливый. Только иногда они возмущались и брались за подручные средства борьбы - стулья. И французы этих стульев очень боялись.
Из певцов больше всех понравился Монфор. Видно, что умный парень, и пел красиво и прочувствованно. Настоящий корейский вождь, тем более в военной форме! На лицо ужасный, добрый внутри. Сыночку своему спуску не давал, но для его же пользы. В последнем акте совсем подобрел и вышел к народу с двумя детишками на руках. Тут он мне напомнил книжку про Ким Ир Сена (почему-то на испанском языке), которую когда-то давно мой дедушка привез из Северной Кореи :001: El gran leader paternal, и все тут! :019:
А вот сынок его Арриго - типичный тенор, увы. Громкий и безголовый. Невысокий, круглый (или скорее квадратный), сутулый, с повадками Туридду. В ансамблях заглушал всех, включая хор и оркестр. Играть ему было, видимо, лень, поэтому он норовил присесть или на орудие народной борьбы - стул, или на скамеечку какую. И так и сидел, не забывая при этом издавать громкие звуки. Но, замечу, звуки были вполне ничо, особенно на фоне хронического местного бестеноровья. "Нам сойдет теперь любой, хошь горбатый, хошь рябой, потому как и рябые к нам не ломятся гурьбой!" :023:
Прочида пел красиво, ровно, насыщенно. Очень понравился, вторая премия. По жизни изображал дона Корлеоне :)
Елена юная и красивая :girl: замечательно отпела первые три действия. Потом она устала, к последнему акту уже явно, и болеро, увы, не вышло. Девушка явно слишком молода для таких убойных партий. Но голос большой, красивый, ровный, насыщенный низ (мне понравился!). Играла вовлеченно, старалась, в общем.
Еще запомнилось, как в момент всеобщего помилования, примирения и ликования французы раздали сицилийцам французские флажки поиграть, а сицилийцы за это убрали на время свои стулья. Очень трогательно.
В конце было грустно :006: , потому как взрывом народной бомбы порешили не только Елену с Арригой, но и Монфора с детишками и почему-то всех сицилийских женщин. Во мужики, а? :013:

Сам театр отстроили недавно, в модерновом стиле. Очень симпатично смотрятся понарошечные стены домов с окошками, в которых горит свет - ощущение, что ты на улице, под открытым небом. Публика генуэзская мне не понравилась. Средний возраст - 70 лет!!! Процент слушателей моложе 70 лет - 10. Из них моложе 40 - 1 (я и моя половина :015: ). При этом часть обсуждает во время действия насущные проблемы, часть храпит, часть подпевает и подпрыгивает от восторга, услышав знакомую мелодию. В общем, дурдом. При этом в певцах, как водится, ценят громкость, поэтому тенор получил больше всех аплодисментов. Иде справедливость?

Ах да, для буквоедов: пели по-итальянски. Кобелетты не повторяли, балета не было вообще. :004: Но при этом эпопея заняла 4 с половиной часа с одним (1) 15-минутным антрактом. Так что мне хватило 8P


Всем на свете нужен msg-6-1372350993.jpg: людям и зверятам!
"I'm not superstitious because it brings bad luck." © Placido Domingo


#4 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 10 Декабрь 2007 - 15:53

Значицца так.
Опера красивая. Мне нра.

1)Сначала идет вступление, в котором нам дают понять, что неспокойно Черное море. Штормит его, понимаешь. Музычка живенькая. Офигения с подругами-жрицами молят богов о справедливости - плохих карать, хороших миловать. Постепенно буря стихает, но Офигению не покидает грусть-тоска. Сон ей приснился страшный, что весь ея род должен погибнуть. А она помнит еще, что у нее, вроде, есть папа и мама (Агаменон с Клитемнестрой), братик Орест. Давно они не видались, с тех пор, как ее (Ифигению) маленькой девочкой добрый папа принес в жертву Диане, а богиня спасла ее и перенесла в Крым к скифам, которые Диане поклонялись. Вот и скучает девушка по родным. :crazy:
Тут появляетс царь этих самых скифов - Тоас и кричит страшным голосом (на самом деле очень смешным голосом, описать это трудно, надо слушать, такой пум-пурум-пурум-рявк, при этом голоса у него нэма почти, но почему-то слушать его весело) :rofl: ... так вот кричит он, что в Крым надо всех впускать и никого не выпускать, а точнее сразу приносить в жертву Диане любого чужестранца. (Этому Тоасу боги предсказали, что он погибнет от руки чужеземца, вот он и дурит с тех пор).
Прибегают какие-то скифы и грят, что нашли 2-х греков, которых буря выкинула на берег, причем один из них все время бредит каким-то фуриями. Тоас тут же приказал их в жертву принесть, по поводу чего скифский народ неимоверно радуется. Какой-никакой, а все же праздник ;) Приводят несчастных ободраных, закованных в цепи греков - Ореста и Пилада. Тоас пытается выведать, чьих они будут, на что Пилад отвечает, сия тайна велика есть и знают о ней токмо боги. Пленников уводят.

2) КПЗ при храме, где своей участи ожидают Орест с Пиладом. Оба в оковах. (Звон цепей переодически слышен) ;). Орест жалуется на судьбину свою горемычную, что Рок его преследует. Что по законам гор родовой чести, он убил свою мать Клитемнестру за то, что она убила его отца (своего мужа) Агаменона. Теперь вот и Пилад по его (Ореста) вине попал в беду. (В общем, нытье из серии, как Зигмунд ноет в первом монологе, кстати по стилистике исполнения... кхе-кхе... это гораздо было ближе к Вагнеру, чем к Глюку, ну да ладно). Пилад тут же клянецца, что он-де умрет за Ореста, как не фиг делать!!! А тут скоренько и стража пришла, Пилада под белы рученьки и увела... наверное, на пытку, то-то он потом весь в кровище был. А Орест измученный испытаниями, муками совести и непосредственно пением - засыпает. И тут отовсюду к нему подкрадываются Фурии и давай ему мозги компостировать. (Дурацкая ассоциация, как Фальстафа мучали в лесу). От кошмаров он пробуждается и видит Ифигению. Выяснив, что он из Микен, девушка велит снять с него цепи и начинает расспрашивать, как оно там, в Микенах-то... вдруг про папу и маму чего знает. Орест ей сразу всё и рассказал: кто кого убил по очереди, что Ореста преследуют фурии и он скитается невесть где. Но не сознался, что это он и есть тот самый Орест. Осталась в Микенах одна Таня Савичева маленькая сестра Электра... Расстроилась Офигения, приказала увести пленника обратно в тюрягу, а сама стала предавацца отчаянью.

Конец первой части. Бедные зрители МЕТ после того, как музыка смолкла, боялись аплодировать. Не знали, можно уже или еще что-то будут петь. :rofl:

Пели эти 2 акта по-разному. Ифигения хорошо, но без красот. Тоас плохо, но прикольно. Пилад как-то никак. Чего-то ему не хватает. Голосу, возможно ;)
Домик очень старался, не задыхался, но звучал не сочно, сухо точнее, видать был в процессе разогрева. Постоянно прочищал горло - терпеть не могу эту его привычку. Когда пират из зала, он, естественно, не слышно. А как трансляция - сам начинаю кашлять. :) Один раз чуть не сорвался, но удержался. Это было в конце первой темповой арии, там верхушечку надо было пройти.
Маленькую арию перед тем, как его Фурии начали мучить, мне показалось, он пел не из теноровой редакции, а из баритоновой. Конечно, я не сравнивал, но было ощущение, что Дому неудобно ее петь - тесситура низковата. (в 4-м акте, тоже был кусочек, где Дому было низковато). В общем, это надо сличать. Звучит Домиком :) Немного его покачивает всё же, но чуток. Когда разогрелся совсем, так и перестало. Середика звучит очень хорошо. Точнее, так же, как обычно :)
В общем на троечку с плюсом первую часть спел. Плюс за старание.

Продолжение следует

:027: :015: :good:
ОТСЮДА
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#5 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 10 Декабрь 2007 - 16:36

Воторая часть, то бишь 3-й и 4-й акты, музыкально, мне показалась, интереснее первой.

3) Ифигения в своих покоях поет обалденно красивую арию. Она решает освободить пленника, так похожего на генерального прокурора ее брата Ореста, и с ним передать письмо в Микены сестре Электре. Она приказывает привести заключенных и объявляет им о своем решении освободить одного из них. Парни начинают громко спорить кто из них пойдет на плаху, а кто свалит. Хороший дуэтик. В конце концов Орест угрожает, что если освободят его без Пилада, то он самоубьецца на фих. (Вот тут Домик уже и прокашлялся и прогрелся и зазвучал очень даже сочненько!) Ифигения приказывает страже увести Ореста обратно в тюрягу. А Пиладу она дает поручение (см. выше), но не говорит, как она связана с Микенскими царями. Но Пилад тоже не промах. Он задумывает подбить пленных греков (видать, весь Крым ими наводнен был) на восстание и освободить другана Ореста от гибели неминучей.

4) В храме Дианы большой алтарь с ее статУей. Ифигения и жрицы готовяцца к жертвоприношению Ореста. Приводят несчастного. Офигения берет ножик и собирается уже перерезать Домику горло... но что-то ее останавливает. Еще попытка, и опять не идет рука. Видя, значицца как девушка медлит, Орест и говорит (очень вовремя, кстати) "Так же бледнела в Авлиде и ты (типа, как и я), о сестра Ифигения!" Ну после таких слов опытная разведчица догадалась наконец, что это ейный брат-таки. Батюшки, как он постарел за время скитаний и мучений фуриями! :crazy: Ну тут и жрицы все, как одна, преклоняются перед Орестом, как пред царём. О как!
И как на грех, явиляется Тоас, чтобы проследить за исполнением своей воли. К тому же, ему доложили о побеге Пилада. Тетки быстро прячут Ореста во глубине храма. Офигения во всех красках рассказывает Тоасу о судьбе Ореста, и своей, и всех греков ваще, но злобному скифу наплевать на эти сопли. Он просто-напросто сам берет ножик и собирается принести в жертву и Ореста и Ифигению, чтобы не мучились своими страданиями.
Но тут в храм врывается Пилад с греками (быстро он их собрал) и убивает Тоаса (сбылось проклятье старца богов). Греки нападают на скифов, все деруцца. Тут с небес появляется Диана и одним жестом (ну и голосом тоже) прекращает заваруху. Она отменяет человечекое жертвоприношение, прощает Оресту его грех матереубийства (отзывает фурий) и приказывает брату с сестрой возвратиться в Микены и царствовать на славу!!! На этом богиня исчезает, а греки со скифами устраивают братание.

Пение во второй части было хорошим! Ифигения как-то стала даже эмоции выражать голосом. Домик распелся и зазвучал оченно героически! Хотя, все же в одном месте, мне показалось, что опять тесситурка была неудобной для него. Середина, правда, очень хороша. Тоас по прежнему смешной. Пилад - такой же, как и в первой части. Плюс еще он подфальшивливает наверху. Диана сурьезно всех построила :)
Дирижер мне как-то не показался. Плосковато. Без изящества.

А ваще хорошо, но мало. Очень уж коротенькая штучка - меньше 2-х часов.

Всё.

:019: :qu:
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#6 peppi

peppi

    старожил

  • Участники
  • Pip
  • 20 сообщений

Отправлено 31 Январь 2008 - 22:16

zdorova! vot vam priz na dvoih... :princess:

Прикрепленные файлы



#7 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 31 Январь 2008 - 22:18

zdorova! vot vam priz... :princess:

Ай, красота какая! :wub: Я вас, Пеппи, тоже очень люблю! :crazy: :019:
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#8 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 22 Апрель 2008 - 09:54

«Оракул» Ф. Леони
Дело происходит в китайском припортовом квартале Сан-Франциско в начале20 века, в первый день нового года по китайскому календарю, хотя время там замерло, и мог быть и 19 век, ничего не меняется в традиционном укладе. Кимоно, драконы, Конфуций, и все живут на небольшом пятачке, незримо отгороженном от внешнего мира.
Главная трудность – въехать, как кого зовут и кем герои приходятся друг другу. По тому, как перечислено в касте, понять ничего не возможно, поэтому подъезжаю с другой стороны.
Имеется героиня по имени А-Йоэ, неземная красавица, скромная и трогательная, нежный цветок лотоса в белом кимоно, за которую поет Сазерленд. У такого сокровища есть, конечно, поклонники. Во-первых, это юноша по имени Ю-Сан-Луй (далее просто Сан-Луй, тенор), молодой, симпатичный, образованный и из хорошей семьи, в общем, перспективная партия. Папаша юноши – многомудрый, ученый и крайне уважаемый доктор Юн-Ши, что повышает шансы парня на женитьбу. Во-вторых, у девицы есть кавалер номер два – содержатель опиумной курильни Ким-Фен, законченный злодей и криминальная личность, да еще явно не первой молодости, зато баритон. Ничем не смущаясь, тоже собирается жениться на А-Йоэ.
С другой стороны, есть дядя этой самой А-Йоэ, у которого она живет, богатый купец Ху-Цин (хотя непонятно, почему он живет прямо напротив притона, если богатый), у Ху-Цина есть маленький сын по имени У-Чи, а у сына есть няня-гастарбайтерша Уа-Куи. Хитрость в том, что коварный Ким-Фен успел каким-то манером окрутить эту няньку, и она спит и видит, как бы выйти за него замуж, а он этим пользуется и поручает ей разные неблаговидные дела к своей пользе. На этом всем и заваривается каша. Все действие происходит на небольшой площади среди домов, по разным сторонам которой живут персонажи.

Сначала слышатся три удара гонга. Потом кричит петух – это рассвет нового дня и нового года. Туманно, прохладно, из-за домов тянет запахом моря.
Звучит быстрая основная мелодия оперы, которая потом будет повторяться, ее перекрывают голоса курильщиков опиума, которые так ночь напролет и сидят в курильне. Они не только курят наркоту, но и культурно проводят досуг, сиречь, играют во что-то китайское типа маджонга с жизнерадостными выкриками на китайском языке. Тут на пороге возникает сам Ким-Фен и выкидывает на улицу упирающегося торчка.
- Катись отсюда, и чтоб я тебя не видел! Не фига без денег за опиумом шляться! – возмущенно кричит Ким-Фен. Он останавливается на пороге подышать свежим воздухом, прислушивается к игрокам внутри и с презрением говорит:
- Тратьте, тратьте у меня свои деньги, тупые наркоманы!
Тут открывается дверь дома Ху-Цина, из нее осторожно выглядывает Уа-Куи и окликает Ким-Фена. Тот смотрит на нее не теплее, чем на наркомана, и спрашивает, принесла ли она веер (веер – это подарок для А-Йоэ от Сан-Луя, на нем написано любовное стихотворение)
- У меня нету… - робко отвечает Уа-Куи. - Ну зачем он тебе?
- Покажу старику, пущай знает, что его племянница шашни разводит! Авось откажет Сан-Лую от дома.
- Она же хорошая…- пытается выгородить хозяйку Уа-Куи.
- Ах так?! – рявкает Ким-Фен. – Ну тогда все, пошла вон, не буду я на тебе жениться! Так прислугой и останешься!
Уа-Куи мигом обещает принести все и исчезает. Из притона вываливаются веселые обкуренные торчки, приветствуют Ким-Фена и расползаются по домам, держась за стенки. Ким-Фен, поборник трезвости, брезгливо кривится, но прощается с клиентами вежливым тоном.
Колокол отбивает пять утра, по улице мимо таверны проходит почтенный доктор Юн-Ши, направляясь в храм на молитву. Ким-Фен очень так подобострастно с ним заговаривает, желает всяческих благ и, интимно понизив голос, просит совета. Доктору явно неприятно общество уголовника, но он сдерживается и продолжает разговор. Они садятся на скамейку у стены, и в это время по улице мимо них проходит патруль охраны. Вот стражники прошли и доктор толкает Ким-Фену нотацию насчет того, что надо жить честно, а если человек вступил на преступный путь, то он плохо кончит, не о деньгах надо думать, а о высоком, etc.
Затем они уходят, вдалеке слышно песню Сан-Луя за сценой (напоминает первые строчки Адорно в «Симоне»), на балкон выходит А-Йоэ с веером, появляется Сан-Луй и далее следует очень красивый длинный дуэт на тему «О, что за свет я вижу на балконе» (см. «Ромео и Джульетта», акт 2, сцена 2).

Следующая часть происходит уже днем на том же месте. На улице толпа народу, палатки открылись, торговцы носятся, предлагая все на свете (там такие забавные псевдокитайские возгласы). Купец Ху-Цин выходит из дома и идет в гости к другу доктору Юн-Ши, обмыть наступление Нового Года. Однако на полдороге его перехватывает поставщик опиума народу Ким-Фен.
- Хорошего тебе года, - вежливо так желает он.
- Мм… и тебе, - цедит сквозь зубы зазнавшийся Ху-Цин.
- Я люблю А-Йоэ, отдай ее мне в жены, - напрямую говорит Ким-Фен. Ху-Цин, понятно, выпадает в осадок от такой перспективы и намекает, мол, если ты мозгами поехал, так доктор живет вон там. Но Ким-Фен не отстает.
- Я знаю, тебе нужны деньги, - заявляет он. – У меня они есть. Договорились?
В этот момент няня Уа-Куи, которая все слышала с балкона, не выдерживает и кричит «ах ты, змей подколодный!» (Ким-Фен, значит).
- Ты согласен? – невзирая на вопли бывшей подружки, спрашивает Ким-Фен.
Совсем обалдевший Ху-Цин, не найдя достойного ответа, выпаливает «Да через твои руки проходит весь опиум в квартале!», заскакивает в дом доктора и хлопает дверью.
Ким-Фен остается на площади и из-за угла на него выворачивает местный предсказатель будущего. Он живенько раскладывает на земле черепа, хрустальные шары и прочую волшебную утварь и завлекает народ обещаниями рассказать что было, что будет, чем сердце успокоится. Ким-Фен расталкивает толпу, протягивает левую руку и просит предсказать. Гадальщик смотрит и испуганно восклицает:
- Твое прошлое грязно, а будущим владеют демоны! Смой свои грехи!!
- Я тебе самому щас шею намылю! – орет Ким-Фен, пинает гадателя и расшвыривает по земле инвентарь. Народ разбегается.
То еще предсказаньице, у Ким-Фена все предыдущие походы на зону и так на роже написаны. Под будущими демонами разумеем прокурора с присяжными…
Тут из дома выходят А-Йоэ с малолетним купцовым сыном и няней, из другого дома выходят доктор, его сын Сан-Луй и коммерсант Ху-Цин, таким образом, все персонажи в сборе. Далее происходит странная сцена. Сначала все дружно целуют-обнимают ребенка, а потом доктор берет большую умную книгу и принимается вещать мудрые истины, все дружно кивают и молятся богам. Потом на Юн-Ши и вовсе нашел предсказательский стих, и он как давай будущее предсказывать, прямо на ровном месте! Вижу, говорит, две души расстанутся с телом! Одна отправится прямиком в нирвану, а другая – в ад! У-у-у!
За всем этим наблюдает Ким-Фен, который никуда не ушел, а спрятался за палаткой с бананами.
А по улице двигается торжественная новогодняя процессия с изображением дракона. Ху-Цин пошел смотреть на шествие, а перед уходом строго наказал няньке Уа-Куи, чтобы следила за ребенком. Вот он, значит, ушел, слышится праздничный хор за домами, большой инструментальный проигрыш, за время которого много чего происходит.
Безмозглая нянька, начисто забыв про ребенка, отвернулась и стала тоже смотреть на процессию с драконом. И злодейский Ким-Фен этим воспользовался. Он моментально хватает с ближайшего лотка апельсин и приманивает им ребенка. То ли дите не научили, что не надо подходить к незнакомым дядям на улице, то ли оно, несчастное, апельсина в отцовском доме не видело, но малец вприпрыжку подбежал к Ким-Фену, был тут же сцапан и уволочен в курильню. Был ребенок – и нету.
Ху-Цин вернулся и грозно спрашивает, хде дите?! Вот тут нянька начинает кричать и метаться, а все, сперли ребенка-то.
- Да я тебя! – вопит Ху-Цин. – Продам! Убью!! Покалечу!! (и правильно вообще-то).
Уа-Куи кидается искать защиты у любимого Ким-Фена, который вышел наружу из своего салуна, мол, забери меня отсюда, он меня убьет, я не хоте-ела!! Но наглый киднеппер грубо отпихивает ее прочь, нехорошо обозвав, и вкрадчиво так обращается к убитому Ху-Цину:
- Мы же с тобой соседи… друзья, можно сказать! Мы должны помогать друг другу. Давай так: я тебе нахожу сына, а ты мне отдаешь племянницу…
- Да, да, отдам, только найди! – немедленно соглашается купец.
Однако тут же появился и второй поклонник, Сан-Луй, перспективный жених, просек, что могут отобрать невесту, и выдвинул свою кандидатуру на поиски.
- Да, да, и А-Йоэ тебе отдам, и сундук с золотом, и мешок с бриллиантами! – в полной истерике обещает Ху-Цин и уносится домой. На смену ему выскакивает А-Йоэ и в лучших традициях принимается умолять тенора не уходить, не оставлять ее, потому как ей страшно. Тенор под это дело разводит девушку на поцелуй, обещает вернуться и жениться и отправляется на подвиги. Точнее, пока не отправляется.
Стоит он, значит, у дома, соображая, куда податься, а из дверей внезапно вываливается Уа-Куи, уже малость поколоченная рассерженным купцом. Делает пару шагов, видит змея подколодного Ким-Фена…
- А-аа! – вопит она. – Все вы, мужики, такие! Чтоб тебя! Денег ху-циновских захотел!! – и убегает неизвестно куда в полной невменяемости.
Сан-Луй смотрит на Ким-Фена, что-то подозревает, идет прямо к тому и заявляет:
- А ну, пусти!
- Куда это? – осведомляется Ким-Фен.
- Туда, в твой притон!
- Ты, это, не борзей, - довольно терпеливо отвечает Ким-Фен.
- Все равно пройду! – срывается Сан-Луй.
- Это мой дом, и я тебя туда не пущу! – ОЧЕНЬ страшным низким голосом говорит Ким-Фен.
Завязывается молчаливая драка, Сан-Луй пропихивается внутрь, находит ребенка и тащит его наружу. Но Ким-Фен, не собиравшийся легко сдаваться, схватил топор и не долго думая ударил им противника. Отобрал ребенка и опять спрятал, на этот раз – в секретный подпол. Смертельно раненный Сан-Луй падает на землю в нескольких шагах от притона, радостно восклицает:
- Он здесь… Все хорошо!.. Теперь А-Йоэ моя! – и отдает концы.
А-Йоэ выскочила, увидела тело любимого, убивается, причитает, но поздно – тенор помер. Набежали люди, папа-доктор, все кричат… Ким-Фен, дабы отвести от себя подозрения, кричит громче всех «Где он, проклятый убийца?!», а Юн-Ши очень пристально на него смотрит, но молчит.

Последняя сцена. Глухая ночь, скоро рассвет. Темная безлюдная улица. На ней стоят и разговаривают Ху-Цин и Юн-Ши, оба подавленные потерями. У одного сын убит, у другого так и не нашелся… Слышится пароходный гудок и голос А-Йоэ, произносящей «Сан-Луй, Сан-Луй!» (она так стонет периодически всю сцену и под конец уже достает).
- Ты что-нибудь узнал? – спрашивает Юн-Ши.
- Ничего! – горестно отвечает Ху-Цин. – О дитя мое, дитя мое, где же ты? Женщины мои с ума посходили, почему я не могу?!
- Так, хорош убиваться, иди домой, - не выдерживает Юн-Ши. – Встретимся завтра и подумаем.
Оставшись один, Юн-ши садится на скамеечку у стены, на которой утром сидел с Ким-Феном, вытаскивает гадальные карты и пытается что-то узнать с помощью магических сил. И таки помогло! Из подпола раздался детский крик, Юн-Ши живо откинул люк и нашел пропавшее дите! Каковое и было сдано счастливому родителю. А Юн-Ши вернулся на скамейку думать дальше в предрассветном сумраке.
Думал он, думал, пока не увидел и самого мерзавца Ким-Фена, который полночи где-то бухал, а теперь шел, пошатываясь, в родную курильню, но к утру нервы у него изрядно сдали, а внимание рассеялось.
- Тень, что ли?.. – заплетающимся языком спрашивает Ким-Фен. – А ну, пошел отсюда!
Юн-Ши с обманчивым спокойствием называет его по имени, приглашает сесть рядом, Ким-Фен напрягается, но садится, выдав сентенцию, мол, где же этот мерзкий убийца, я бы его своими руками… Хотя его никто об этом и не спрашивал.
- Знаешь, Ким-Фен, я уже стар… - спокойно и даже приветливо говорит Юн-Ши. – Смерть уже протягивает ко мне руки… Поговорим о смерти… - Опять слышится гудок и печальный голос А-Йоэ.
Нервы у Ким-Фена сдают совсем.
- Давай поищем вместе, - предлагает он срывающимся голосом. – Ты уже искал? Нашел? У тебя что-то есть? Улики, подозрения?
- Уверенность у меня есть! – рявкает Юн-Ши. Ким-Фен дергается и вжимается в стену. Его рассудок устал, а фигура Юн-Ши внушает ужас – он растерял всю дневную смелость.
- Кто он, скажи?! Пойдем, найдем его… пойдем вместе, вдвоем… Ночь темна, мы одни тут...
- Да… мы одни – многозначительно говорит Юн-Ши, хватая Ким-Фена за руку и не давая встать. – Что это у тебя, нож? Мда… Моего сына убил тот же, кто похитил ребенка Ху-Цина! – Он держит вырывающегося Ким-Фена, как клещами, и продолжает:
- В твоей грязной таверне притаилась ядовитая змея. Она укусила моего сына! А потом кричала громче всех «где он, убийца?!»
К Ким-Фену вдруг возвращаются силы, он выхватывает нож и пытается ударить им доктора, но у того тоже есть нож и он оказывается быстрее – он убивает Ким-Фена с одного удара. Тело падает, Юн-Ши поет большую арию про то, что хватит ли тебе уже крови и т.п. а по улице опять идет патруль – каждый день, в пять утра. Юн-Ши мгновенно сажает тело на скамейку, садится рядом и патруль проходит мимо, не обращая внимания на двух тихо разговаривающих людей.
Юн-Ши встает, оглядывается, берет свою трубку и растворяется среди домов. Тело Ким-Фена валится на землю. Снова кричит петух… Снова рассвет.

Все!

ЗДЕСЬ
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#9 Sydney

Sydney

    Ветеран

  • Аксакал
  • PipPipPip
  • 1 557 сообщений

Отправлено 06 Июнь 2008 - 22:08

Рецензия, она же синопсис от Нати!!!!!

Хотела написать рецензию, но получилась динная волына - синопсис, прочитав которую можно понять, почему эту оперу редко ставили. Итак,

Агнесса фон Гогенштауфен

Средневековая опера про государственное управление.


Исторический фон: Генрих VI Гогенштауфен – император коалиции германских княжеств. Не абсолютный монарх, т.к. зависит от поместных князей, но пытается им стать. Хотят этого многие. Но если именно Генрих добился главенства и все его слушаются, то, следовательно, он должен быть очень хорошим политиком (в опере не отражено). Вроде бы дружественной Германии державой считается Франция, а недружественной - Англия. Среди врагов - не входящий в коалицию баварский князь Генрих Львиное Сердце. Между ним и Генрихом Шестым была война, во время которой Генрих VI поймал сына Львиного Сердца и засадил его в свою тюрьму. Сын Бруно, по другой версии либретто – тоже Генрих (Фр. Корелли) - юноша с маниакальным характером, влюблен в дочь Генриха Шестого - Агнессу. Как и когда они успели полюбить друг друга - не уточняется.
Действие происходит во дворце Генриха Шестого (Дж. Дж. Гуэльфи), к которому приехал французский король Филипп Август, переодевшийся зачем-то в герцога Бургундского (Энцо Маскерини). Цель поездки - сосватать за себя (короля) Агнесу фон Гогенштауфен (Люсиль Удови(ч?). При этом никто ничего не знает про маскарад, все верят, что это герцог, кроме французских рыцарей-телохранителей, которые, однако, молчат об этом до середины третьего акта. Кроме дочери у Генриха есть жена Ирменгарда (Дороту Доу), обчитавшаяся дамских романов и в своих поступках руководствующаяся их логикой, и брат Филипп, не попавший на трон то ли по младшинству, то ли по складу характера (очень аристократичный бархатистый тенор Франческо Альбанезе, не путать с Личей). Филипп воплощает здравый смысл и порядочность. Но вообще-то о государственных интересах никто, кроме Генриха Шестого не думает, прямо наоборот – только о личных, причем, некоторые главные герои как-то очень деструктивно.
Подбор исполнителей мужских партий – идеальный, женских – очень хороший, хотя я Доу плохо знаю и, в общем, оценить не могу.

Акт 1

В начале оперы происходит общее построение в тронном зале. Гуэльфи мощным темным баритоном с аристократической фразировкой очень убедительно призывает всех построившихся пойти на Сицилию, поскольку Танкред, сицилийский король помер, а наследников можно придавить одной лапой. Ирменгарда и Филипп ему поддакивают, архиепископ Майнца благословляет. «А еще, - говорит Гуэльфи, - надо заодно объявить анафему Генриху Львиное сердце, потому что он разбойничает сам по себе, а не в рядах Великой империи». «Чё-то тут я не поняла, - говорит ему Имгергарда, слегка тремолируя, - Мы ж его сыну дочь в жены обещали. Да вот уже и жених у нас в тюрьме сидит, смертельно раненый» «А времена поменялись, - отвечает ей муж. – Я нашел другого жениха.
Тут в зал входит куча народа – герцог Бургундский, трубадуры, пажи еще какие-то люди и начинается долгий и нудный обмен любезностями, во время которого солисты пытаются прорваться через непрестанно поющие хоры, но получается это, в основном, у Гуэльфи. По завершении церемонии герцог просит милости для сына Львиного Сердца с последующей отправкой на родину, но Гуэльфи говорит: «Вот на это я пойтить не могу!». Смена картины.

А Филипп (Альбанезе) в этом время вспоминает друга - сына Львиного Сердца, Генриха-Бруно (Корелли). Филипп сильно опечален, т.к. у него с Генрихом-Бруно – фронтовое братство: видимо, война сильно склоняет противников к брудершафту. Но печалиться ему приходится недолго, т.к. уже в третьей картине первого акта к нему заявляется как бы мортальменте ферито Генрих-Бруно и говорит: «Веди меня к Агнессе». Филипп видеть друга жутко рад, но все же возражает: «Как хорошо, что ты сбежал, но надо тебе отправляться на родину, тут тебя будут искать.». На что получает ответ: "А мне пофиг, andiam da Agnese". Тогда он предупреждает (напрасно) Генриха-Бруно, что Агнесса выходит замуж за французского короля. Тот приходит в сильное душевное волнение, лихорадочный блеск в глазах приобретает легкий оттенок безумия, поэтому Филипп, повторив еще несколько раз глагол fuggir, но ничего не добившись, машет рукой и ведет его к Агнессе.
Агнесса в это время сидит с матерью у себя в комнате. Она – очень красивая, не Гретхен, а такое благородное хрустальное сопрано – рассказывает Имгергарде о своих нежных чувствах. Мать всячески поощряет ее на безрассудство. Тут заявляются два молодца - на сцене бурная радость. Филипп продолжает настаивать на бегстве, Генрих-Бруно говорит, что согласен и прямо сейчас пойдет на поле боя воевать на стороне отца, приводя этим в ступор мамашу Агнессы, и действительно уходит, но не на войну а в какую-то ухоронку.
Потом происходит бал, на котором герцог Бургундский, он же французский король инкогнито, строит куры Агнессе, а та прячется за материнскую спину . Вся эта бодяга продолжается до тех пор, пока не раздается крик: "А вот сейчас как сниму маску! Кто тут клеится к моей девушке? " - и на сцене появляется Корелли. Гуэльфи орет: «Только не это?!» Герцог и Генрих-Бруно начинают всячески унижать друг друга и делают это до тех пор, пока в зал не входят начальник гарнизона с послом и объявляет: "Почта независимой Баварии! Письмо Генриха Львиное Сердце сыну Генриху-Бруно!". Гуэльфи вообще свирепеет и орет: "В темницу - сына, и посла". Агнесса с мамой заныли, Гульфи ей: «А ты, Агнесса, - вообще в монастырь! Задолбала!"

Акт II
В тюрьме сидят посол и Корелли. Корелли жалуется на жизнь в пространство, перебирая варианты. С одной стороны - жить не может без Агнессы, с другой не может снять наручники и пойти к ней, с третьей – все-таки может, и надо бы удрать к отцу, но он дал девушке княжеское слово. Ну, в таком ключе. Корелли – тенор очень чувственный, но при попытке показать страдание, Спонтини немедленно загоняет его в пафос тяжелым сапогом бельканто. Однако он не сдается всю оперу – это ему сильно в бонус. Посол, который более в курсе дел Генриха Львиное сердце, тоже ведет беседу сам с собой, намекая публике на то, что дела не так уж плохи. Тут заявляется начальник гарнизона с листком бумаги и говорит: "Так, молодой человек, выбираем из двух вариантов – либо депортация, либо высшая мера наказания». Генрих-Бруно восклицает: «Депортация, без Агнессы?! Вот мой ответ!" И рвет бумагу. Начальник гарнизона крутит пальцем у виска и ведет его к Генриху VI. Генрих в это время беседует с герцогом Бургундским. Входит начальник гарнизона и говорит: «Уперся, уезжать без Агнессы не хочет». Генрих орет: «Да убейте вы его наконец! Расстреляйте, отравите, хоть что-то сделайте, он мне срывает процесс переговоров". Герцог встает и прерывает его: "Минуточку, этот ваш заключенный меня оскорбил, поэтому, если он должен умереть, то умрет он от моей руки: я должен осуществить vedetta! Через час – дуэль!». Генрих, который, видимо, сильно надеялся, что Корелли выберет ссылку, в легком шоке из-за того, что все так сложилось и цедит брату сквозь зубы: «Он в твоих руках - и чтоб я его больше не видел! (Egli è in tua man, ch’io non lo veda più!) Или убей-ка ты его по дороге, а потом возьми – и напади на армию его отца». Филипп слушает вполуха, у него только одно в голове: Можно наконец спасти Генриха-Бруно». Но куда там, не на того нарвались! Генрих-Бруно ликует, его же ждет дуэль! А присутствующие князья, как я поняла, "Хоть сейчас" были готовы отправиться в Сицилию. Но вот разборки с Генрихом Львиное Сердце - это личная головная боль императора, поэтому они категорически несогласны на депортацию, да и вообще они Генриха не любят, поэтому подзуживают Корелли на дуэль, открывая ему, что Агнессу отправили в монастырь. Единственный человек, который уговаривает маньячного принца плюнуть на всё и поберечь себя ради отца – Филипп, но, поскольку хоровые сцены исполняются одновременно с соло, то его никто не слышит. Сцена заканчивается перебранкой хора с императором и стенаниями остальных.
А Агнесса в это время сидит с матерью и архиепископом в монастырской капелле. Женщины жалуются на мужа и отца-тирана, архиепископ утешает их бас-баритоном, скорее басом, - как уж может. Звучит хорошо и убедительно, хотя как англофон, не удваивает согласные. Приходит Корелли, сообщая, что у него друг в тюремной охране и, в общем, выходить не мешает. Все они долго плачут, потом вдруг Ирменгарде что-то приходит в голову, она вскакивает, протягивает руки к небу, и в присутствии архиепископа кричит, что данным ей Богом правом она соединяет судьбы присутствующих девицы и молодого человека и объявляет их мужем и женой. Архиепископ говорит, типа, ну ладно, присоединяюсь к поздравлениям. Ликование молодых, называющих друг друга с этого момента «мио спозо» и «мия споза» и обещающих друг другу умереть ради любви. Но тут входит Герцог Бургундский и набрасывается на Филиппа, который, оказывается, позволяет всяким прохвостам шнырять по апартаментам невесты французского короля. Генрих-Бруно налетает на герцога. Взявшиеся откуда-то монахини в ужасе начинают молиться на латыни, сбежавшийся народ тоже крестится и молится вслух на итальянском. А архиепископ пытается разнять дерущихся и кричит, что не позволит им осквернять храм, устраивая в нем побоище. Но драка продолжается.
Акт III
Видимо во время антракта герцога и Генриха-Бруно все-таки разняли. В церкви сидят Ирменгарда и Агнесса. Заходят придворные дамы и говорят, что они будут убирать невесту, а потом поведут ее к алтарю (в Париж в подвенечном платье пешком?) Ирменгарда выслушивает хор, затем говорит, что невесту она приведет сама. Дамы уходят, а она впускает Генриха-Фридриха, который приносит радостную весть: он подготовил побег для теперь уже жены в Баварию, где его отец предоставит невестке политическое убежище. «А ты?» – спрашивает Агнесса. Io voglio e posso ciò che comanda il mio onor – отвечает он. Агнесса и свекровь его мягко упрекают, а он им в третий раз про честь, но добавляет, что фара риторно витториозо.
В общем, терцет «эта песня хороша – начинай сначала». В конце концов все-таки приходят к соглашению, что если молодые убегут в Баварию, а уже потом Генрих-Бруно пойдет под знамена своего отца, то это будет считаться урегулированием вопросов чести. Поэтому он соглашается и отбывает с Агнессой в Баварию.

А во дворце тем временем начинается бал. Генрих VI объявляет программу вечера:
1. Балет.
2. Дуэль по правилам.
И спрашивает, где противник. Выходит Филипп, откланивается и говорит, что перчатку поднимал он, соедовательно он и есть противник. Герцог возмущается: он вызывал на дуэль совершенно другого человека. «Не понял! – прерывает обоих император. – Я тебе его поручал его охранять или не тебе?! Ты куда его дел, ну-ка отвечай!!! Герцог, который вообще что-либо перестал понимать, перебивает Генриха и говорит: «Ну мне хоть с кем-то драться надо, а то как честь Франции?! Разрешите тогда ему!» «Ну и сволочь же ты!» - шепчет брату Генрих, но вслух возвещает: «Ну, если Вы хотите – пожалуйста!»
Начинается выяснение технико-правовых деталей дуэли с судьями, но тут французские рыцари вводят в зал Агнессу с Генрихом-Бруно. Натурально, этот парень не может уйти дальше ворот замка!
Оказалось, что их поймали при попытке к бегству, о чем тут же докладывают собравшимся.
- Я? Бежал?! – удивленно восклицает Генрих-Бруно. – Да никогда!!! Я собирался на дуэль!
Начинается дуэль. Кто кого побеждает – непонятно, все орут, особенно старается хор придворных дам. Видимо, Г.-Б начинает теснить герцога, но тут вперед выступают опять-таки французские рыцари и говорят: «Руки прочь от короля Франции!» У хора отваливает челюсть, Генрих VI вскакивает с трона, никто ничего не понимает, Генрих-Бруно падает на колени и восклицает: Какой же я подлец, о, Маеста, а ведь Вы так заступались за меня в первом акте!». А король Франции довольно говорит себе «Какой я все-таки добрый, надо бы убить, а не могу!» А хоры начинают умолять старшего Генриха простить Корелли. Он не хочет, обзывает дочь потаскухой, используя правда, эвфемизм. Жена на него набрасывается и кричит, чтобы он попридержал язык: его состоит дочь законном браке. Генрих в ступоре, хватает за горло архиепископа, тот кивает на Господа Бога, Ирменгарда виснет на руке мужа, который не может успокоиться и орет: «В монастырь!».
Тогда она обращается к хору князей:
-А вы куда смотрите?
- А что мы? -отвечает хор.- Мы вообще-то собрались на Сицилию. Ну да ладно. И присоединившись к архиепископу, начинают упрекать Генриха в том, что пальцы веером разводить надо на поле боя. Начинается долгая и нужная перебранка всех со всеми. В тот момент, когда пытающийся переспорить хор Гуэльфи практически зашел в тупик, на сцене появляется сам Генрих Львиное Сердце (Ансельмо Кольцани) и говорит типа, ну чё, не ждали? А я тут мускулы поднакачал и взял Майнц, пока вы выясняли на чем драться – на рапирах или кухонных ножах. Вот, слушайте, как там мои ребята по плацу маршируют. И звучит убедительным баритоном – ну не так мощно и аристократично как Гуэльфи и не так благородно, как Маскерини, но, в общем, отлично.
Бурное ликование всех, кроме Генриха Шестого, который однако соединяет руки Генриха-Бруно и Агнессы и говорит в сторону: «Чего не сделаешь, чтобы трон сохранить».

Хэппи энд


Нота бене: в опере очень много хоровых сцен и хорового пения, накладывающегося на сольное. Поэтому значительную часть времени мы слышим солистов накрытым, поющими форте. Гуэльфи в прекрасной форме. Альбанезе мне напомнил Поджи, но с более красивым тембром и фразировкой а ля Пиппо. Маскерини похож на себя в «Карлосах».


См. ЗДЕСЬ
Искусство в любой его форме несет некий смысл, который хотел сказать автор. (с) Sarastro, 11.07.10

#10 Огненный ангел

Огненный ангел

    Крокодил-деревяшка

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 15 273 сообщений

Отправлено 18 Октябрь 2008 - 15:42

Ходила я в Большой на "Сказание о граде Китеже". Значит, как оно.

Феврония - Елена Евсеева
Всеволод - Роман Муравицкий
Князь Юрий - Петр Мигунов
Гришка - простите, забыла :011:
Дирижировал Ведерников
Режиссер Э. Някрошюс
Постановка совместная с театром города Кальяри.

В общем, если резюме - это сплошной кошмар. Я и не знала, что понятие "плохо петь" может иметь столько градаций. А визуальная сторона была настолько невыносимо бессмысленная и некрасивая, что смотреть жутко. Что у режиссера было в голове, боюсь представить.
Феврония пела ужасно. Ее совершенно не было слышно, разобрать ни одного слова нельзя, голос никакой. Могла и молчать, без разницы. Сценически примерно так же, на нуле. Режиссер еще и заставил ее делать огромное количество бестолковых, но пафосных жестов типа поминутного воздевания рук. При этом она была такая крепкая объемистая девица с косой, в зеленом балахоне до пят, из серии "коня на скаку", "кровь с молоком" и т.п. Не уверена, что такую Февронию подразумевал автор.
Всеволод был получше. Он пел просто плохо, что уже немало. И у него даже была неплохая дикция и можно было разобрать, что поет, хоть и не всегда. В отличие от Февронии, имел возможность хвататься за саблю, что немного помогало актерской игре. Сам из себя высокий пузатый дядя с длинными волосами, одет был в ботинки с заклепками, черные штаны и свитер до колен в крупную лапшу. На груди у него висел пионерский горн. Ну конечно, ведь княжич на охоте. Вообще, либо у меня очень плохо с ушами, но он слышался натуральным баритоном :idontknow:
Гришка был характерный тенор и пел кошмарно. Он этим своим тенором просто очень громко орал и все. К несчастью, его было слышно сквозь оркестр. Правда, на сцене держался хорошо, и смотреть на его персонажа можно было без биения головой о стену. На нем была серая кофта, стильно подпоясанная веревочкой, просторные серые штаны и не менее стильный картуз по моде 19 века. Как я поняла, Гришка является воплощением народного духа и вообще по идее сложный противоречивый герой. Тут его упростили до уровня анфан терибль по-русски, т.е. чисто придурок и пьяница и все, но хоть какой-то образ был. Но сцену безумия сыграл бездарно.
Князь Юрий спел даже неплохо, тем более басом. Однако в его понимании единственое, что может делать князь в годах - это бродить по сцене, еле переставляя ноги (видимо, болел тяжело) и думать тяжкую думу. Чем он и занимался. Периодически присаживался отдохнуть на трон (хочу напомнить, сцена с князем происходит где-то в глухом лесу, где войско планирует контратаку, чтобы прогнать татар их Китежа), но без любимого походного трона, видимо, он никак обойтись не смог. Посидев на троне, вставал, проходил несколько шагов по сцене, опустив голову в думах о судьбе родины, трон несли за ним и он садился на него опять уже в новом месте. Больше ничего и не делал.
Еще была мецца - Отрок, пела тоже неплохо, но явно воображала себя герцогиней Эболи, а визуально выглядела очень нелепо. Костюм и парик бредовые, сама без толку металась по сцене.
Все остальные были ровным счетом никак. Два главных татарина через оркестр не пробивались. Кстати, татары выглядели впоне по-татарски, в шапках, с очень длинными саблями. Федор Поярок был загнан куда-то в угол и если не знать заранее, кто это, вообще непонятно, зачем он, а роль такая хорошая. Сирин невнятно что-то вякала, Алконост вопила, а может, наоборот. В общем, слушать их всех было тяжко, смотреть больно. Ох, а когда в финале хор на фортиссимо заорал "Вечная радость!!" :crazy: :crazy: А шло это все аж до 11 часов... :crazy:
Касательно постановки. Никакого Китежа ни на горизонте, ни в фас, ни в профиль нигде не наблюдалось. Ну конечно, он же невидимый. В первом акте предполагается лес, да? Никакого леса, это несовременно. Там были такие мини-домики типа скворечников, поднятые на сваях метра на четыре над сценой, плюс что-то типа корыта, как в сказке про золотую рыбку, только больше и с крышками, числом четыре, расставленные по сцене. И еще черный пол, разрисованный белыми линиями. Посреди всего этого шаманила Феврония, размахивая зелененькими веточками (надо полагать, травы чародейские). Из корыт временами вылезали люди в шкурах, наверно, лешие. Еще из занятного было:
- на февронино чародейство сбежалось стадо оленей. Условных оленей. Это были люди, которые держали в руках плоских оленей, вырезанных из картона, и имитировали, значит, скачки, очень художественно на уровне детского сада.
- охотники Всеволода держали оружие, выглядевшее как большие-пребольшие ухваты на длинной ноге. Я страшно обрадовалась, когда увидела у Поярка нормальный лук
- у режиссера явно мания насчет синего цвета. В сцене свадьбы на переднем плане бегали девушки в балахонах и синих туфлях. Побей бог мою душу, это что-то значило, но я не смогла растолковать. Потом в лесу, когда войско во главе с княжичем ушло на бой с ворогом лютым. На полянке остались печальные женщины, и у каждой в руках была синяя подушка. Я горжусь, я догадалась, зачем. Женщины сложили все подушки посередине сцены в аккуратный круг - это и оказалось обещанное в анонсе озеро на сцене... А когда Феврония стала помирать на полянке и ей мерещились райские видения, то на сцену выбежали люди с райскими цветами и расставили их по краю оркестровой ямы. Цветы представляли собой сильно пожухлые фикусы синего цвета в человеческий рост...
- и кстати о райских видениях. К Февронии же пришли лично две райские птицы. Они были очень, очень, ОЧЕНЬ страшные, просто кошмарный бред наркомана. То есть это были два человека в серых костюмах то ли из шерсти, то ли из перьев, с огромными стилизованными птичьими головами метра под два, с длинными клювами по пояс, и они так жутко покачивали головой и махали руками, и все молча, жуть просто :scare2:
- а послание из рая Гришке от Февронии (что не волнуйся, доехала нормально, кормят хорошо) выцарапывали ножиком на посохе у самого же Гришки.
В общем там еще много всякого было в том же духе. Общее ощущение полной бессмысленности и уродства. Единственное, что вытягивает эту оперу - очень красивая музыка и изумительное либретто, которое, правда, можно было оценить только почитав программку, а то из пения ничего не понятно.
Вот так примерно все это выглядело. К тому же в фойе перед партером наливали бесплатно каппуччино (это какая-то кофейная фирма акцию проводила), но наливали очень медленно, а очередь была большая:)

Отсюда вот.
"Voar não é prova bastante de angelidade"

José Saramago, "Memorial do Convento"
__________________________________________________________

老板
火天使

#11 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 06 Январь 2009 - 20:44

Отзыв на "Тоску" из Японии, от Араси.

Спасибо Кактусу за Самую Правильную Тоску Эвер, которую я только что посмотрела!!! :good: :wub:

Июнь 2002 года, постановка Театро Комунале ди Болонья на гастролях в Токио. Инес Салазар (или как её там), Раймонди, Кура.

Да восславлены будут имена Альберто Фассини, режиссёра этой "Тоски", и Уильяма Орланди, её художника-постановщика.

Более необычной, оригинальной, и при этом ни на йоту не модерновой и очень красивой "Тоски" я ещё не видела, клянусь Музой. Моё эстетическое чувство восхищено до предела.

Первое действие - серый, синий, бирюзовый и чёрный цвета. Строго, элегантно, таинственно, словно смотришь на внутренность морского аквариума. Портрет Магдалины - огромный, чёрно-белый, в классическом стиле Возрождения. Ни единого яркого пятна, кроме выбегающих певчих в алых мантиях.

Второе действие - чёрное с золотом. Столь же элегантно-строгое, но теперь к этой строгости прибавляется элемент торжественности. Вопиюще неэлегантно пачкающий всё вокруг кровищей Каварадосси смотрится в этих декорациях совершенно неуместно, фу.

Третье действие - чёрный и синий. Тоже ни одного яркого пятна, сплошные тени и небо, тьма в крепости и предутреннее небо над ней.

Алого цвета, столь часто используемого в "Тоске", в этой постановке практически нет. Есть в этом визуальном решении что-то от готичных романов XIX века, но настроение при этом вовсе не мрачное. Совершенно особенное, но не мрачное. Как это по-русски... outwordly? Потустороннее. Особенно в третьем действии. Словно оно уже не здесь, а почти шагнуло дальше, за грань.

Режиссёр же этой "Тоски" явно курил одну траву со мной до малейших деталей разделяет моё собственное прочтение этой истории. Разве что Каварадосси я бы сделала несколько поживее (он там какой-то тормознутый), а так - ставь я "Тоску", оно бы у меня всё в точности так и было. Прямо бальзам на душу, хочется рыдать от щщастья! :D Наконец-то, наконец-то кто-то сделал всё ТАК, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ!!! :yahoo:

Раймонди, разумеется, гениален, я не устану это повторять. Одним жестом может передать такую волну эмоций, что почти страшно. Честное слово, в конце сцены Te Deum я на какой-то миг по-настоящему испугалась, что у него по жизни инфаркт сейчас сделается. Ах, какой у него здесь Скарпиа... Интереснее и глубже, чем даже в фильме 1992 года, хотя из той интерпретации кое-что взято: узнаю, так сказать, в лицо, точнее, в жестах.

Но мне тут интереснее (ща скажу святотатство :D) даже, наверное, Тоска, а не Скарпиа. К раймондиному Скарпии я просто уже привыкла, мне было бы даже странно видеть его другим, а вот такой замечательной, такой правильной Тоски я ещё не встречала. Играй я Тоску, я бы примерно то же играла.

Эта Тоска хорошо знакома со Скарпиа. Она его не боится, он ей даже симпатичен. (Учите матчасть Читайте пьесу.) О том, что он неравнодушен к ней, она тоже знает. Глядя на него, нужно быть слепой, глухой и непроходимо тупой, чтобы об этом не догадаться, особенно после того, как он целует ей руку, и они на несколько секунд застывают, глядя друг другу в глаза. Жаль, что они не встретились раньше, до того, как в её жизни появился Марио. Может, всё бы вышло совсем по-другому... Но сейчас - всё, поздно. И она уходит. Оглядывается в последний раз и встряхивает головой, словно отгоняя химеру, видение того, как оно могло бы быть.

И поэтому, когда она видит его "при исполнении", таким, каким не видела до этого никогда, и чувствует его работу на себе, для неё это шок. Плюс к этому вопли художника. И всё равно, несмотря на всё это, она не может ничего с собой поделать. Её тянет к нему, она понимает это, и ей страшно - от себя прежде всего. "Как?! Нет! Я не могу! Это ужасно, преступно, неправильно! Он изверг и злодей, я не могу хотеть этого!!"

Здесь даже "Vissi d'arte", этот красивый, но дурацкий вставной номер не прерывает напряжения, напротив, служит нагнетанию атмосферы. Нигде такого не видела. Обычно она что делает? Страдает-плакает: ах, как мне себя жалко, Господи, за что мне это всё, и т. п. А здесь... У неё на лице явственно читается, что петь-то она поёт, но думает в этот момент совершенно о другом. Точнее, не думает, связно мыслить она сейчас не в состоянии. Она пытается утихомирить всколыхнувшуюся в душе бурю и принять окончательное решение. Эта ария - как тайм-аут: ох, как мне плохо, как меня плющит-то, сейчас я попою немножко про страдания и попытаюсь вернуть крышу на место разобраться с собой.

А Скарпиа, он всё это прекрасно видит и понимает. "Sì, t'avrò!" - и действительно, он почти получил её. Ведь она уже решилась, она отвечает на его поцелуй. Но всё же она до полусмерти, до обморока боится. Боится потерять себя-нынешнюю, стать какой-то новой Флорией Тоской - что неизбежно случилось бы. Боится, что не сумеет оставить его, что его власть над ней будет слишком сильна. И тут ей под руку попадается нож... Страх, минута слабости перед ним - вот что толкает её на убийство. И когда она потом рассказывает Марио о том, что случилось, вспоминая всё новые и новые подробности, она этой массой слов пытается вызвать в себе гнев и чувство правоты, чтобы заглушить терзающую её боль. И не может. Смотрит на свои руки и бледнеет от сознания, что совершила непоправимое. Поток сознания про "виа пель мар" в сочетании с потусторонней атмосферой на сцене вызывает ощущение, что она уже не владеет собой и почти бредит.

Думаю, ясно, кто и что занимает центральное место в этой постановке. ;) Тем более, Марио тут какой-то настолько отстранённый, что кажется, будто ему и Тоска пох, и Анджелотти, и вообще на всё ему плевать. Сижу, рисую, знать ничего не желаю, отстаньте от меня все. Правда, "Э лючеван" он прорыдал убедительно. Ну ещё бы, умирать никому не хочется. Идиотом тоже не был - посмотрел на пропуск, принесённый Тоской, вздохнул, скомкал и потихоньку выкинул.

:good: :good: :good:

ВОТ ОТСЮДА
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#12 Роман

Роман

    буквоед

  • Аксакал
  • PipPipPipPip
  • 41 518 сообщений
  • Город:Город
  • Интересы:Бельканто и буквоедство

Отправлено 07 Январь 2009 - 01:10

О "Сказках Гофмана", Дилетант:

Дошли тут руки посмотреть Домикового Гофмана. Из Ковент-Гарден. Да-а, хорошая там постановка :rolleyes: Редкий случай, когда все-все на своих местах и все продумано.
Хотя к пониманию смысла это не приблизило, но прям как-то уже и не хочецца этот смысл искать. Пусть уж будет как есть:)
И Домик такой.. :girl2:

Ищите, ищите! Есть он там (смысл). :pardon:
Еще для его понимания полезно почитать на аглицком статьи Майкла Кея... :sm100:
А постановка с Домиком очень красивая, но для понимания смысла ее мало - хотя бы из-за традиционно урезанной и задвинутой на задний план ключевой фигуры Музы-Никлауса.

Я «влетела» в «Сказки Гофмана» совсем недавно. Постановка с Геддой из Мет. Совершенно ошарашенная вихрем диалогов, перебросов репликами и размашистыми оркестровыми росчерками композитора после куплетов и дуэтов, я начала искать записи хорошего качества. Представить, что кто-то еще сможет передать такой игровой актерский блеск, подчеркнувший совершенно необычную, новую форму оперы, надежды было мало. Но еще меньше я собиралась погружаться в сюжет и разгадывать его загадки.

Однако с каждым новым исполнением, которое мне повезло достать, загадки гофмановких лабиринтов в этой опере притягивали все больше.

И уже когда были отброшены многие "изысканные" аналогии первоначального восприятия Гофмана и Линдорфа, когда была пройдена дорога к пониманию, что основным персонажем оперы является Муза, когда акты оперы были расставлены в правильном порядке, а трактовка Антонии вернулась к первоначальному замыслу автора, я поняла, что пора мне отложить в сторону лупу, с которой я вглядывалась в хитросплетения сюжета. Потому что она мешает мне понять, о чем же эта опера говорит со мной? Почему я так долго слушаю ее и так долго пытаюсь разгадать сюжет, пересказываемый «в двух словах»:


«Он был поэтом и пьяницей. И его очень ждали в кабачке, потому что он талантливо сочинял и рассказывал. Но он очень переживал то, что создавал, и потому – много пил. А женщина, которую он любил, нашла его пьяным и ушла от него, оскорбленная».



Другой композитор написал бы оперу о страдании и оскорблении этой женщины… :017: :013: А совсем не Гофмана. :acute: Так почему меня притягивает Гофман? Почему для меня женщины вокруг него – не более чем антураж? Кроме одной, если Музу тоже считать женщиной?

И я посмотрела на сюжет, как бы отдалившись от подробностей. И только тогда поняла, о чем же мне пронзительно пели все гениальные исполнители Гофмана.

Они мне пели о незащищенности творческой личности в реальном мире. Об отражении этого мира в сознании поэта и музыканта. И о саморазрушении его личности. Потому что он не приспособлен к жизни в этом мире.

Вот об этом – вся опера. И об этом можно говорить и петь бесконечно.

И за слово «отражение» я зацепилась. Потому что давным-давно Роман предложил интересную идею сквозной темы оптики в Сказках Гофмана.

Оптика, отражение, преломление, обман зрения, оптический обман, бриллиант с притягивающей игрой света на его гранях. И тема оптики – это тема отражения мира в душе поэта.

Сначала - хитрые очки Коппелиуса, оказавшиеся почему-то именно на Гофмане. Они искажают в его мозгу действительность настолько, что он не отличает куклу от живой девушки.

Потом Антония отражается в его мозгу как ангел, хотя как ангел она только поет. Мы же не знаем, как случилось, что он полюбил ее. Может, сначала он услышал ее пение и влюбился в прекрасный голос, а только после этого уже полюбил девушку? Скрипка тоже прекрасно поет. Но можно ли ее любить, как полюбил Гофман Антонию? А он - любил!

Потом коварный блеск бриллианта Миракля побуждает Джульетту сделать все, чтобы Гофман увидел ее в ином свете.

Чем прекраснее отражение действительности в сознании Гофмана в начале его сказок, тем разрушительнее для него самого действие реальности в конце.

Его способность видеть прекрасное там, где мы проходим мимо, ничего не замечая, способность увидеть в кукле – девушку, в скрипке – душу, в куртизанке – женщину, достойную любви, способность описать это и подарить нам, и делает его поэтом.

Отражение мира в творческой душе, затем отражение этого в стихах, в нотных знаках, в картинах… Тебя будут помнить. А после твоей смерти - писать о тебе сказки и оперы.

Но за это Гофман навсегда обречен быть слабее обстоятельств. Слишком беззащитна его чувствительная душа. Он не готов ни противостоять, ни приспособиться к реальному миру. В цветах и красках отражая и передавая серую реальность, он в результате теряет СВОЕ ОТРАЖЕНИЕ в зеркале (тема оптики!). То, что доступно любому из нас, становится недостижимым для Гофмана. Мы имеем все эти пустяки: мы видим в кукле – куклу, в Линдорфе – пожилого господина, в зеркале – свое отражение… Гофман лишается этого, но у него есть МУЗА, которой нет ни у кого из нас. Она не оставляет его ни на минуту. Именно ее постоянное присутствие рядом с ним – главное доказательство его таланта. У «непоэтов» музы так долго не гостят. ;) И все, что он не принимает мозгом, болезненно и чутко воспринимает его душа. А из этого рождается его Кляйнзак, его сказки. Многозначные, яркие, притягивающие.

В какой-то момент мне представился Гофман в комнате, сплошь уставленной зеркалами. Отражения людей вокруг него пугающе множатся, искажаются, запутываются. В этом зеркальном кошмаре человек не только перестает ориентироваться в пространстве, он уже не может найти самого себя. Его отражение исчезает в море бесконечных отражений других людей. И он как будто исчезает из их мира. И не может понять, где же теперь находится на самом деле.

Столкновение обнаженной души поэта с реальностью и саморазрушение, как результат этого. Саморазрушение поэта и ценность поэта. Вот о чем для меня эта опера.

И как противопоставление Гофману - облик идеально приспособленной к жизни личности - Линдорфа. Можно сказать, «дьявольски приспособленной». И это будет точно.

Линдорф настолько хорошо ориентируется в этом мире, что в какой-то момент становится олицетворением его разрушающей силы в сознании Гофмана. Он легко достигает желаемых целей. Он видит окружающих в истинном свете, он видит выход из любой ситуации. Он заполучает записку Стеллы, а потом и саму Стеллу, оказавшись в нужное время в нужном месте. Это – реальность. В сказочной же действительности, отраженной, преломленной в мозгу Гофмана, он становится властелином ситуации во всех трех историях любви поэта. И отнимает все три его любви изощренно жестоко.

У Линдорфа в этом мире есть все. Но нет Музы. И это для него – весьма существенно! Я слушала разные постановки, но то, что Линдорф отнюдь не безразличен к Гофману, мне подсказал Ван Дам. Он спел арию Линдорфа в Прологе так, что я поняла: его обычная уверенность нарушена мучительной, не дающей покоя, человеческой завистью. То, что ему нужна Стелла, а она ждет Гофмана, – это только поверхностный взгляд на проблему Линдорфа. Да, у Линдорфа есть проблема. Это – сам Гофман. Чем он обладает таким, чего уверенный и твердый Линдорф не может заполучить, несмотря на свою успешность? Да просто Гофману безраздельно принадлежит Муза. И, в отличие от Олимпии, Антонии, Джульетты, она не является куклой Линдорфа. Она является самостоятельной силой, противостоящей ему. И все, что он делает с Гофманом, на самом деле - его сражение с Музой.

Реми пел Линдорфа, который не испытывал особых эмоций к Гофману. Но возмущение, что люди носятся с каким-то поэтом, в его голосе прозвучало отчетливо. И он раз за разом спокойно и неотвратимо пытается доказать нам, что этот поэт ничего не стОит, ничего не может в жизни. "Ну, посмотрите, на что похож ваш любимец?", - говорит Реми-Линдорф в каждом действии. Но рядом с Гофманом всегда Муза, равновеликая по своей мистической силе любому дьявольскому воплощению Линдорфа. И в ней - единственное спасение Гофмана - творчество. Стелла уходит – Муза остается. Мучительное, болезненное счастье поэта.


А Чучело писало (еще на старом форуме) вот что:

Роман, кроме того, что Линдорф каждый раз расскрывает темную сторону пассии Гофмана, он же еще и является ее властителем. Он действительно не соперник Гофману, но только потому, что Гофман ему не соперник. Они изначально в неравных условиях. У Линдорфа есть ключи к каждой.
Вообще, конечно, очень благодарный материал для анализа. Такая структура - прям как у мифа, с повторениями, вариациями... Все есть. Мне очень сложно отвлечься от психоаналитической трактовки, поскольку она сама собой напрашивается, как впрочем ко всему творчеству Гофмана. Все эти связки отец-Линдорф...


Придется еще раз побеспокоить Чучело, пусть оно меня извинит. :blush2:

Он действительно не соперник Гофману, но только потому, что Гофман ему не соперник.


Мне кажется, при более глубоком рассмотрении получается, что Гофман Линдорфу очень даже соперник! И не с женщинами, а по жизни. Линдорфу нужна не Стелла. У него запросы гораздо выше. Ему нужна Муза. Потому что при всей респектабельности и деньгах Линдорфа, в обществе его никто не ждет. Он сам по себе никому не нужен и не интересен (кроме девушек типа Джульетты, и то только благодаря бриллианту). Да, он сам приходит, куда хочет. Да, у него – ключи от всех дверей и ситуаций. Да, у него есть и ключи от людей! Олимпия, Антония, Джульетта, даже Стелла! Все так хорошо пляшут на ниточках кукловода-Линдорфа. От Антонии у него есть даже не ключ, а просто-таки виртуальная отмычка, судя по классному фильму с Доминго. Богатый «арсенал» средств достижения своих целей. Но у него нет ключа от Музы. И от самого Гофмана у него ключа нет. И это оказывается для него настолько важным, что Гофмана он пытается просто уничтожить. Как носителя Музы. Которого ждут везде. Нищего, часто – не трезвого, странно себя ведущего, доступного насмешкам и издевкам, ждут из-за его сказок.

Гофман мало заботится о том, как на него смотрят в мире реальном. Он находится между реальностью и одним из своих миров, не всегда понимая, в каком именно. Блестящие куплеты о Кляйнзаке прерваны романсом Гофмана, в котором он вновь уходит от действительности. Его яркий талант – весь в этих куплетах. Он сам – весь в романсе, а потом - в моменте возвращения. Я слушала, как исполняют «Кляйнзака» Гедда и Шиков, и была совершенно потрясена. Потом мне дали еще одну запись, это уже был Аланья. Три гениальных Гофмана. Шиков – вообще помнится мне наиболее ярко, вопреки моему предыдущему негативному отношению к нему. Когда тебя покоряет не любимый ранее певец, это особая, возможно, самая надежная проверка качества его исполнения. Его смешок в «Кляйнзаке» над чем-то внутри себя, слезы, стоЯщие в его высоких нотах, и отстраненное отсутствие надрыва, - это то, что вообще забыть нельзя.

А Линдорф всегда безупречен внешне. Особенно, Линдорф-Реми. Какое «потустороннее» самообладание! Но когда входит Гофман, все головы поворачиваются к Гофману. Все глаза смотрят на него, все уши - ловят его сказки. Линдорф сразу оказывается в тени. Почему, черт побери? Ведь просто какой-то поэт!.. Как же так?

Ни самого Гофмана, ни его талант не открыть отмычками Линдорфа. Он слаб, как человек, но у него есть дар. И этот дар и притягивает к нему внимание Линдорфа, и является его спасением, потому что в реальном мире спасения для Гофмана нет. Останься с ним Антония, поумней от любви к нему Олимпия, изменись Джульетта, - все равно над ним будет нависать Линдорф со своей беспокойной могущественной завистью. Он не оставит его в покое. Он найдет ключи от этих женщин, проще ли, сложнее ли, - найдет. И заберет их. Музу - нет.

Вообще, воплощения Линдорфа в исполнении разных басов-баритонов – отдельная тема. Они настолько различны по своей сути и по своей реакции на происходящее, что создают целую галерею ярчайших образов.


Ни самого Гофмана, ни его талант не открыть отмычками Линдорфа. Он слаб, как человек, но у него есть дар. И этот дар и притягивает к нему внимание Линдорфа, и является его спасением, потому что в реальном мире спасения для Гофмана нет.


Может Никлаусс его спасение? И вообще, какова роль Никлаусса?


Сложный вопрос. Я только попробую на него ответить.

Вы задумывались, как Гофман одинок?

Да, у него есть Муза, но это мы свободно говорим о Музе поэта и «видим», что она у него есть. А Гофман же ее не ощущает, как нечто рядом с собой. Он не задумывается о ней и как будто ее не замечает. Он – один в сложном мире.

И вот, его талантливая душа, одаренная Музой, создает ему образ друга, надежного, чуткого и гораздо более мудрого, чем Гофман считал самого себя. И в мире своих фантазий Гофман уже не одинок. Никто из людей не может быть Гофману таким другом, какого создала его Муза. Это – Никлаус. Создание Музы Гофмана, воплощение Музы, - как хотите. Если подумать, ЧТО и КАК говорит Гофману Никлаус, то это и есть чуткое, проницательное восприятие мира глазами поэта.

(Ничего общего с доведенным до совершенства практицизмом и цинизмом Линдорфа!)

Я написала, что душа поэта понимает то, что отказывается принять его мозг. Поэт понимает мир душой, - не мозгом! Избитая истина. Никлаус – это та самая душа поэта, которая лучше нас понимает все в этом мире, но повлиять на развитие событий никак не может. Но она помогает воплотить в гениальные аналогии сказок то, что Гофман видит во множестве зеркал (или граней бриллианта), отражающих мир в его сознании.

В тот момент, когда им "прожиты" его сказки, в Эпилоге, он изгнан отовсюду, где пытался жить и чувствовать. Своей опустошенной душой Гофман перестает ощущать Никлауса, но он «слышит» свою Музу – то, что ни охарактеризовать, ни почувствовать уже нельзя, иначе как вдохновение поэта, роняющего на бумагу свои строки, или музыканта, под руками которого оживает музыка. Муза - Никлаус - Муза. Круг замкнулся.


Оригинал здесь и далее.
La cabaletta mia
Due volte canterò.

Antonio Ghislanzoni


#13 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 15 Февраль 2009 - 15:38

ПосмотрелЪ тут Шедевр - "Тоску" из какого-то Театро... как его... Петруццелли в итальянском городе Бари. Не супер-пупер известный театр, но даже и они, как видно, выпускают свои постановки на видео (слыхал ли кто-нибудь о том, чтобы у нас какая-нибудь Нижегородская опера снимала свои спектакли на видео?). За Тоску была Франческа Патане, Кура изображал художника, а Скарпию - престарелый Ренато Брузон.

Итак. Действие I. Церковь Сант-Андреа делла Валле. Красиво, светло, как будто вместо каждой свечки горит десять стоваттных лампочек, скамеечки стоят, а кроме скамеечек, зачем-то ещё и стол со стульями. Ты-дымс! На сцену выпадает (иначе я эти движения описать не могу) взъерошенный Анджелотти в костюме хоббита Бильбо Бэггинса из "Братства Кольца", только ещё и в сапогах. Картинно спотыкаясь, плюхается на ближайшую скамейку и изображает моление перед двумя проходящими мимо юными служками. Цепляясь за мебель, с видом аццкого страдания ковыляет дальше, находит ключ и благополучно скрывается в капелле. Выкатывается молодой, но уже изрядно обременённый лишним весом сакристан, обмахивая всё вокруг тряпочкой, словно енот-вытирун. Бормочет про кисти и синьора питторе, цап корзинку, из которой торчит багет, и в процессе "Анжелуса" тянет к провизии цепкую ручонку. Вот откуда лишний вес-то... Вошедший в этот момент Каварадосси очень вовремя его за эту ручонку хватает с закономерным вопросом: "Ты чё вообще фаи, а??" - "А я чего, я ничего, примус починяю, в смысле, Анжелус читаю..." А, фиг с тобой, машет рукой Каварадосси и отдёргивает занавесочку с картины. Картинка, я вам скажу... Такое впечатление, что Кура её собственноручно гуашью малевал. То, что Тоска потом опознала в этой ведьме даме маркизу Аттаванти, следует признать прямо-таки подвигом интуиции и проницательности. Каварадосси поудобнее располагается на ступенечках помоста, радостно улыбается в 32 зуба и, ковыряясь кисточкой в палитре, заводит "Рекондиту армонию". Спел (а точнее, проорал). Пошёл малевать картинку дальше. Сакристан сваливает, Анджелотти выбегает. Поприветствовав друга, Дося глядит куда-то на потолок и вдруг ни с того, ни с сего заявляет: "Челатеви! Э уна донна джелоза!" Видимо, приход Тоски он чует телепатически. :012: И тут как раз раздаётся вопль "Ма-а-а-арио-о-о!!!". Сунув Анджелотти корзинку, Дося запихивает приятеля обратно в капеллу и бежит открывать дверь, потому что крики "Ма-а-арио!!!" уже начинают нервировать. Врывается крашенная хной Тоска в жемчугах и зелёном платьице, нервно озирается и устраивает Марио допрос. Проявляет вышеозначенные чудеса проницательности, опознав в мазне Каварадосси маркизу. Художник укладывает Тоску на помост и успокаивает старым добрым способом - нет, не тем, а пением про "очи чёрные", после чего быстренько её выпроваживает, инструктирует Анджелотти и сбегает вместе с ним. Снова прикатывается сакристан в окружении хулиганствующих певчих всех полов и возрастов, удивляется неуловимости художника и рекламирует бал в Палаццо Фарнезе и новую кантату в исполнении Флории Тоски. Певчие радостно бегают вокруг, сакристан безуспешно пытается призвать их к порядку, в конце концов опускается на стул, тяжело дышит и хватается за сердце. Загоняли бедняжку... Бугага, щас он ещё дополнительный шок получит. :crazy: Раздаются знаменитые Зловещие Аккорды, от которых ризничий чуть не падает со стула, и на сцену с видом графа Дракулы в исполнении Кристофера Ли прошествует Его Гэбэшное Превосходительство. Пафосный такой, с бла-ародной сединой, в чёрном с золотом бархате, в ботфортах, с тросточкой. Надавав всем по ушам, находит ярко-алый веер без каких-либо опознавательных знаков, но, как и Тоска, проявляет чудеса проницательности и узнаёт в нём имущество маркизы Аттаванти. "Ор тутто э кьяро" и т. д. Возвращается Тоска. При виде барона зримо пугаеццо. Принимая святую воду, отдёргивает руку как ошпаренная и старается держаться от него минимум шагах в десяти, а лучше - на другом конце сцены. Даже веер берёт не у самого Скарпии, а со стола, куда тот его положил. Порыдав немножко, начинает метаться по церкви, потом бухается на коленки и опять рыдает. Довольно убедительно, надо сказать. Скарпиа взирает на это со сволочной улыбкой, но вежливо делает попытку помочь девушке встать. Куда там, она так от него шарахается... Убежала. Прирысили полдесятка скарпиевых ищеек и уставились на хозяина, преданно махая хвостами (Сполетта от прочих отличается наличием в руке хлыстика). Получив задание, умчались, Скарпиа с видом "ах, какой я злодей, как я себе нравлюсь" спел "Ва, Тоска". Впрочем, спел не карикатурно, а вполне себе зловеще. На "ми фай диментикаре Иддио" стало ясно, что ни в какого Иддио он не верит и ваще убеждённый атеист.

Действие II. Кабинет Скарпии. Стены обиты синим бархатом, стол, кушеточка, ширмочка (а она-то тут зачем?) - алым. Много книжных шкафов, глобус. На камине чей-то мраморный бюстик примостился. В углу ещё один, на столе - ещё. Видимо, Скарпиа у нас большой поклонник античных философов. Барон изволит пребывать в хорошем расположении духа, улыбаеццо (местами злорадно). Привели Каварадосси - почему-то без камзола, в одной рубашке. Скарпиа сидит за столом, с крайне деловым видом пишет что-то. "Садитесь. - Не буду!" Ладно, насильно усадили. "Ничего не знаю! Не был! Не привлекался!" На словах Скарпии про "ангошья гранде" художник тревожно покосился в сторону, но продолжал мужественно изображать партизана, последнее "Ноль со!!!" рявкнув елико возможно злобно. Вбежала Тоска в красном платье, которое при её морковных волосах ей не очень к лицу (а белые цацки к золотому шитью - тем более). Ладно, Марио увели (Сполетта при этом злобно вертел в руках хлыстик и чуть ли слюной не капал). Остались Тоска со Скарпией наедине. Тоске явно не по себе (чего ж она так его боится-то?), и она заранее готовится изображать Жанну д'Арк. Вопли пытаемого Марио, доносящиеся из комнаты, больше напоминают вой обиженного щенка. Впрочем, вокал там - это отдельная песня, причём погребальная. Скарпиа невозмутимо что-то пишет, периодически подаёт реплики вроде "Орсу, Тоска, парлате", не поднимая при этом головы от писанины. Мемуары, что ли, ваяет? Или сравнительное исследование трудов античных философов? Наконец, Тоска изрекла сакраментальное "Нель поццо, нель джардино", и Марио принесли обратно. Уау, сколько же красной краски на него вылили! :w00t11: Не иначе, целую баночку жидкого акрила. Кура таращится в пространство с совершенно офигелым видом, пытается проморгаться и чуть ли не выплёвывает эту краску. Скарпиа, брезгливо посмотрев на пачкающего дорогой паркет художника (хорошо, жандарма со шваброй не вызвал), продолжает свои труды... "Нель поццо дель джардино, ва, Сполетта!" Ах, это он приказ об аресте Анджелотти писал так долго... Каллиграфически выводил, должно быть. Кура возмущённо заворочался на полу, но тут прибежал трогательно-кудрявый Шарроне с физиономией мальчика-отличника и доложил про разгром Меласа. "Виттооооооорияаааааа!!!" - попытался было заорать Кура, но получилось у него плохо, потому что орать во всю глотку, валяясь на полу, не очень удобно. Учтя сей факт, Кура уцепился за кушетку, встал и, кажется, вообразил себя не то Отелло, не то самцом гориллы в брачный период, устрашая зрителей африканскими воплями и зверским выражением окровавленной физиономии. На Скарпию это никакого впечатления не произвело, зато Тоска в полной мере ощутила себя Дездемоной и изрядно перепугалась. Разбушевавшегося Отелло уволокли (не без труда, потому что мужик он здоровый), а у Скарпии на лице отразилось: "Как меня всё это достало..." Впрочем, он быстро взял себя в руки и давай вкручивать Тоске про "ла повера миа чена". Чего? - изумилась Тоска. Какой ужин, ты ещё про ужин можешь думать? От вина тоже отказалась с презрением, "Куанто?" произнесла так, будто это неприличное ругательство. От предложения Скарпии пришла в невыразимый ужас. Когда он принялся хватать её за плечи, я думала, она щас в обморок хлопнется. Кое-как прорыдала свою "Висси д'арте" и быстренько прирезала Скарпию, который помер явно с большим облегчением. Вымыла руки - почему-то вином, переворошила на столе Скарпии всё, что можно, в том числе километровый пергаментный свиток (видимо, тех самых мемуаров), нашла наконец нужную бумажку в руке у покойника, поставила свечки, положила распятие - всё по правилам.

Действие III. Замок Сант-Анджело. На стенах дремлют часовые в напудренных париках с буклями. Песенка пастушка будит служивых, они лениво встают, потягиваются, надевают треуголки. Сменяется караул. На площадку выползает какой-то тощий заспанный вьюнош лет семнадцати с фонарём в руке. Судя по ключам на поясе, это тюремщик. Ну и тюремщики у них, однако... Вьюнош спускается вниз, к камерам. Туда как раз приводят драно-окровавленного, как кота после драки, Каварадосси. "Марио Каварадосси, а вои", - изрекает неожиданным басом юный тюремщик. "Дайте письмо написать, я вас прошу," - умоляет Каварадосси вьюношу (и чего он тут сопли разводит? он старше этого тюремщика лет на пятнадцать и в два раза шире в плечах, сбежать мог бы - раз плюнуть!). Молчел даёт узнику перо, бумагу и запирает его в камере. Кура сидит в своей залитой акрилом рубашке, пишет-пишет, потом под чудовищную лажу скрипок начинает "Э лючеван ле стелле". РыдаетЪ. РыдаетЪ качественно (не могу понять, это отвратительно или умилительно - когда здоровые плечистые мужики плачут, как младенцы? :crazy: ), поёт - не очень.
Когда пришла Тоска, более-менее прилично спел "O dolci mani". А про освобождение, как водится, не поверил. Да и кто поверит? Только такая наивная душа, как Тоска. Она вокруг него порхает, соловьём разливается, а он сидит на полу камеры, опустив плечи, и молча слушает её. Что мне понравилось: красноречивый взгляд, брошенный Марио на Сполетту перед тем, как идти на казнь. Типа: "Сволочь ты, Сполетта - так бедной девушке врать. Как ты ей потом в глаза смотреть будешь? Гады вы все..."

Вот так. Визуально постановка красивая, даже весьма. Но пели - аццкий ужас, никогда такой порнографии в "Тосках" не слышала, тем более выпущенных на DVD. Тоска просто никакая, Кура безобразно орал и вообще делал всё, что угодно, только не пел, Брузон в силу возраста дичайшим образом "качался". Тем не менее, ветеран был лучше всех, переиграл и Тоску, и тенора, хотя было ему откровенно скучно.

ОТСЮДА :rofl: :rofl: :rofl: :027:
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#14 Роман

Роман

    буквоед

  • Аксакал
  • PipPipPipPip
  • 41 518 сообщений
  • Город:Город
  • Интересы:Бельканто и буквоедство

Отправлено 15 Февраль 2009 - 22:53

Еще про "Сказки":

Под впечатлением от нашей дискуссии включил опять кино про Музу (Шиков, Киршлагер, Раймонди, Майер). Все-таки сильная постановка, возможно - одна из самых сильных. Главным образом из-за необычной трактовки образа Музы-Никлауса.
Хотя претензий тоже хватает, конечно.

Эта зальцбургская постановка "Сказок Гофмана" с Шиковым, Раймонди, Киршлагер повергла меня в шок. Вытащенный на оперную сцену бытовой драматизм трагической истории со страшным концом нисколько не изуродовал оперу. Самое потрясающее было то, что на сцене при всей экстравагантности трактовки, исполнялись те самые мои любимые "Сказки Гофмана". Но с гораздо бОльшим акцентом на актерский талант и бОльшей приближенностью к реальному миру людей и отношений, чем это обычно делают в опере.

Первый момент трактовки - никаких дьявольских сил вокруг Гофмана здесь нет. Это началось с появления на сцене Линдорфа-Раймонди. Именно он это очень тонко подчеркнул, при всей ослепительной яркости его персонажа! А есть жесткая реальная жизнь, и есть творческий человек, который уже изрядно изуродован этой жизнью и практически идет к своему концу. Идет страшной дорогой через разрушение личности в прямом смысле слова.

…Ночь приближается к концу. На сцене – небрежно одетый человек что-то пишет среди огромного вороха бумаг, разбросанных по полу. Он будет писать во всех местах сцены, во всех актах оперы, сидя, лежа, в любой позе. Он будет писать и тогда, когда по всем законам жанра уже должен бы включаться в действо. А эти исписанные листы будут на сцене постоянно, как самый яркий, на мой взгляд, символ того, ради чего и о чем написана опера.

На смятых простынях в другом конце сцены – женщина. ТАК мы знакомимся с Музой. Понятно, что она – не спит. Она с тревогой и уже со страхом смотрит на Гофмана. Понятно, откуда у нее этот страх и откуда безнадежность в лице. Слишком привычными движениями затягивает Гофман жгут на руке и вводит в вену иглу. Это – второй момент трактовки. Он еще пишет, еще творит. Но ясно, что конец будет скоро. Творчество не должно питаться из подобных источников. Так задумана постановка. И от этого приходится танцевать, как бы к этому ни относиться.

В силу того, что УЖЕ произошло с Гофманом, когда его представили нам, для меня он был тяжело больным человеком.

Грязные стены, разбитая люстра на полу. Ворох простыней слева, ворох листов бумаги – справа. Это – дом Гофмана. Который пока осенен присутствием Музы поэта и музыканта.

Линдорф появляется прямо в комнате Гофмана. И он больше похож на богатого домовладельца, который явился по законному праву к нерадивым жильцам и очень недоволен. Ну, что за беспорядок, в самом деле? Как можно так жить? Свою арию он поет в присутствии Гофмана, стОя на его столе. А потом с достоинством уходит.

Появившиеся на сцене посетители кабачка только усиливают впечатление, что в доме Гофмана бывает, к тому же, довольно шумно. :acute: Пьянка, грохот кружек, - «веселье», которое и наблюдает Линдорф. Спокойно, с интересом. Философски. Ну, разве это мистическая сила, преследующая Гофмана? Это – просто жизнь. С которой он давно уже не справляется, потому что его душа слишком ранима. Судьба творческой личности.

Третий момент трактовки – тяжелый акцент на том, что Муза здесь – любящая женщина. Любящая так, как может любить только женщина, способная быть Музой. Исполнительница этой партии (Киршлагер) потрясающе выдерживает актерскую нагрузку подобной роли, когда отброшена привычная трактовка умного и сдержанного Никлауса – второго «я» Гофмана, его тени.

Момент четвертый. То, что Гофман так часто отвлекается от происходящего и хватается за перо и бумагу, мне сказал важнейшую вещь. Основное действие оперы – это процесс созидания, процесс творчества талантливого человека. Назовем его здесь – Поэтом или Композитором. Пусть это будет собирательное слово, обозначающее талант в самом широком смысле слова. ЧТО оставит он нам - музыку, поэмы, картины – не столь важно. Важно то, через что приходится пройти его душе в процессе созидания. Вот это и показала мне постановка. За время действия оперы он создал три истории трагической любви – и прожил их на наших глазах, потому что иначе их – не создать. И каждый раз, когда наступала трагическая развязка, Муза в облике Никлауса помогала Гофману вернуться в реальный мир. Она переживала с ним и спасала его, а возвращать его становилось все труднее.

Мне кажется, что в «Олимпии» Гофман смотрел на происходящее пока еще более легко, как будто специально, чтобы это описать. Он сидит в своих особых (может быть, писательских?) очках среди зрителей, которым показывают Олимпию, и в его голове рождается сюжет, который захватывает его настолько, что он перестает ориентироваться в реальности и уходит в свои видения.

Раймонди сделал Коппелиуса обычным, очень узнаваемым мелким жуликом, везде преследующим свою выгоду. Самая простенькая и самая органичная для этой постановки трактовка. Ну, и где тут дьявольское воплощение? Зачем оно тут? Гофман просто очередной раз столкнулся с жизнью и был обманут. «Только» и всего. А потом из этого появилась его сказка, его «Олимпия». (Ну, а Раймонди - это просто :clapping: :clapping: :wub: :wub:)

В «Антонии» родившаяся в его голове история сама начала оживать на сцене. Антония, Креспель, Миракль, все мизансцены как будто появляются из-под пера сидящего на полу Гофмана.

Подчеркнуто бедная обстановка дома Креспеля, невзрачная одежда Антонии и ее отца, явные признаки тяжелой болезни девушки и единственный ценный предмет – огромный портрет матери. Понятное желание Антонии вырваться из этой бедности пусть не к славе, но хотя бы к нормальному существованию. Загадочная, страшная история смерти с мистическим оттенком. Это все – плод воображения Гофмана, которое все более и более засасывает его внутрь кошмара.

Весь первый дуэт с Антонией он ни разу до нее не дотрагивается. И она не дотрагивается до него. Странно, правда? А дело, вероятно, в том, что пока еще есть граница: реальность-вымысел. А потом будет одно прикосновение, которое станет критическим, потому что покажет, что мозг Гофмана перестал контролировать ситуацию.
В момент появления Призрака Матери Гофман сидит спиной к происходящему и пишет (а зачем сидеть лицом, если все это проходит перед его глазами в его воображении и рождается под его пером?). Он опасно «видит» и чувствует происходящее душой.

В момент смерти девушки он зарывается лицом в свои рукописи и рыдает. Он сам создал эту правду о жизни.

Поэтому так уместно сдержанное исполнение Миракля Раймонди. Когда я смотрела на него в этом спектакле, мне иногда казалось, что он сочувствует Антонии. Меня могут разорвать :vava: , но я опишу свои впечатления. Временами, Миракль становился просто медиком, который слишком хорошо предвидит исход болезни Антонии. Почему бы не рассказать ей об ожидающей ее славе и цветах? Почему бы не подготовить ее к тому, что ей никогда не быть с Гофманом? И не проще ли ей уходить «к матери», чем просто чувствовать холодное приближение могилы?

Здесь у Миракля была очень двойственная роль: и непреклонной судьбы, свершения предначертанного, и сочувствующего начала (самого автора?). Все вопросы – к Раймонди.

Акт «Джульетта» – это уже начавшееся моральное разрушение. Можно не согласиться с постановщиком, но убийство Шлемиля ножом в спину и добивание его в порыве бешенства… Это уже не объяснить никакими красивыми мотивами.

И здесь Даппертутто Раймонди – тоже скорее реальный человек со своими планами. Да, он покупает услуги куртизанки. Да, он хочет наказать "болтающегося здесь" наркомана. Возможно, он презирает людей, которые не ориентируются в этом мире, но пытаются от него не зависеть (Гофман же решает больше не влюбляться! Смешно!). И самое важное для меня: Даппертутто не нравится, как он обращается с Никлаусом. Да, Линдорф-Даппертутто спокоен, выдержан, и мир для него – больше развлечение, чем источник проблем, но он же имеет свое мнение обо всем. Одно плечо у Никлауса обнажено – явный намек на женщину. И на сцене был-таки момент, когда Даппертутто (Линдорф?) коснулся Музы, - когда он стоит позади Никлауса, и его руки лежат у того на плечах. Очень поддерживающий и очень сочувствующий жест.

Любители Раймонди, Вы меня поймете, когда представите этот короткий кадр: высокий, благородный Раймонди стоит сзади и держит руки на плечах красивой женщины, когда ее только что оскорбили!

Может, Линдорф-Даппертутто считает, что так обращаться с дарованной тебе Музой, так отвратительно убивать свою жизнь, как это делает здесь Гофман, - глупо?

В Эпилоге Муза швыряет листы со Сказками в лицо Гофману и (немыслимо!) выплескивает в лицо Гофману стакан с вином…

Знаете, сейчас много специальных приемов монтажа, операторских приемов, даже компьютерной графики и анимации, но когда я смотрела эту живую постановку спектакля на оперной сцене, видела эти тяжелые брызги, как оскорбления, летящие в лицо Гофмана, я с болью и восхищением подумала о том, что все эти компьютерные штучки – ничто. Они – от беспомощности режиссеров, сценаристов и актеров. А ставить надо - вот так! Вот ТАК надо играть и снимать: прямо на сцене, исполняя невероятно сложные вокальные партии, певцы создали готовые клипы невероятного качества. Вручную. Без монтажа. А просто талантом и сердцем, идеей и энергетикой, заложенными в музыке.

Оперным певцам приходится терпеть очень, очень многое, и все же, не каждый исполнитель рискнет получить в лицо полный стакан воды прямо на спектакле. Один неловкий вдох одной шальной капли, и он просто не сможет дальше петь! Это надо быть сумасшедшим исполнителем! :w00t11: :idol:

И сразу же за этим моментом – еще один «клип»: Шиков в отчаянии размётывает листы, валяющиеся на полу, – вихрь за вихрем из листов, подброшенных с такой яростью, что они сливаются в сплошные широкие мазки, и его легкий длинный галстук взлетает вместе с ними!

Потом, в Эпилоге, отвратительная сцена с красавицей Стеллой. Она застает его в кабаке, в самом неприглядном виде и состоянии и подает руку Линдорфу. Гофман останавливает их «на минутку» и включает ее, Стеллу (!) в свое исполнение Кляйнзака, позволяя себе нечто немыслимое! Для поэта – не мыслимое даже в отношении куртизанки!

Красивый, невозмутимый Линдорф просто наблюдает за этой сценой, мудро ожидая, когда Гофман сам довершит все, чтобы толкнуть Стеллу к нему. Так и получается. Линдорф и Стелла переступают через лежащего Гофмана (!) и легко удаляются со сцены.

Одно это могло бы быть эпатажным завершением постановки. Но дальше постановщиком и исполнителями будет еще сказано очень многое. И лучше бы я этого «не слышала».

Самоубийство Гофмана в Апофеозе, после светлых окончаний видео-постановок 1980 года (Эзер!) или постановки из Ла Скала с Реми явилось для меня, как для зрителя, ударом в сердце.

Он подходит к Музе, - она отталкивает его.

Тогда он не просто затягивает жгут на руке (это было бы не так страшно - он столько мучил ее и себя, что черт бы с ним, раз он хочет опять уколоться!), но ОН ВЗГЛЯДОМ СПРАШИВАЕТ ЕЕ, ДЕЛАТЬ ЛИ ЕМУ ЭТО, СОБИРАЯСЬ УМЕРЕТЬ. И – ждет ответа. Я «прочитала» этот проклятый взгляд Шикова перед последним уколом Гофмана.

А она его больше не поняла. Не просто женщина – его Муза! Вы представляете, Поэт, теряющий свою Музу и сознающий, ЧТО он потерял?!! Вы понимаете, почему игла после этого все-таки входит в вену?

Это не просто очередная доза, тогда он сделал бы это, как обычно, при ней. А Гофман делает это, только когда Муза покидает сцену.

И то, что Музе уже - все равно, в некоторой степени нарушает ее образ в этом спектакле. Хотя Музы – существа капризные, и смешно пытаться понять их...

Самый страшный и самый сильный момент оперы – взгляд Гофмана в финале, задающий последний вопрос его Музе… Да, именно так. Взгляд, задающий последний вопрос...

«Сказки Гофмана» – сложная опера. Но в этой постановке ее углубили еще больше. :clapping:

Оригинал :clapping:

И еще:

Еще одна постановка «Сказок Гофмана», где я любовалась голосами, уже содержащими в себе ярчайшие образы, - это Ла Скала, 1995 год. Гофман, конечно, - Шиков. От образа, созданного этим певцом, мне очень не просто перейти к другим исполнителям.

Offenbach: LES CONTES D' HOFFMANN
Milano, Scala, 1995
Hoffmann Neil Shicoff
Olympia Natalie Dessay
Antonia Cristina Gallardo-Domâs
Giulietta Denyce Graves
Stella Anna Catarci
Nicklausse Susanne Mentzer
La Muse Susanne Mentzer
La Voix de la Mère Mariana Pentcheva
Lindorf Samuel Ramey
Coppélius Samuel Ramey
Dappertutto Samuel Ramey
Le Docteur Miracle Samuel Ramey
Spalanzani Sergio Bertocchi
Crespel Boris Martinovic
Schlemil José Fardilha
Andrès Renzo Casellato
Cochenille Renzo Casellato
Pitichinaccio Renzo Casellato
Frantz Renzo Casellato
Nathanaël Oslavio Di Credico
Maître Luther Ernesto Panariello
Hermann Silvestro Sammaritano
Orchestra Teatro alla Scala di Milano
Coro Teatro alla Scala di Milano
Direttore Riccardo Chailly
Maestro del coro Roberto Gabbiani
Regia: Alfredo Arias

Наличие Рэми в партии Линдорфа и всех его воплощений поставило меня «на уши» моментально. Из трех закачанных видео с Шиковым, первым я включила ЭТОТ спектакль.

Сразу скажу об исполнительнице партии Музы-Никлаусса. Потому что потом, боюсь, я переключусь на Линдорфа и Гофмана, и забуду обо всем на свете. Итак. Голос Музы не очень меня тронул в Прологе (возможно, певице надо было распеться, или я - просто придира, как всегда :blush2: ). Но дальше, когда она стала Никлауссом, меня все больше привлекала ее безукоризненная игра, пластика и голос, который звучал хорошо настолько, что я перестала напрягаться при ее появлении.

Вообще, схватить в постановке все сразу и, особенно, точно определиться со своим отношением к новому голосу – мне трудно (если это только не один из «стариков»-баритонов или «стариков»-басов :019: :019: :wub: ). Поэтому заранее прошу прощения и у поклонников певицы, и у знатоков, которым она в этой партии не понравилась.

От себя на данном этапе могу сказать одно. Исполнительница сделала так, что Никлаусс жил внутри потрясающего по силе спектакля, а не был «наслоением» на него. В сложнейшей, тонкой партии.

...Прозвучала знаменитая тема Линдорфа, и на сцену вышел хозяин образа, для которого она была написана. Первое впечатление: Рэми «выдал» надменное обаяние своего Линдорфа «на полную катушку». Вокально - в блестящей форме, он при этом был настолько хорош внешне, что едва не вывалился из образа. :w00t11: (Насколько я поняла, Линдорф в арии упомянет, что он немолод. А перед нами на сцене – холеный красавец :013: :001: ). В движениях – раздражение. Иногда – злость: деньги за письмо Стеллы резким движением брошены под ноги слуге.

Суровость и презрение будут не временным состоянием, а сутью Линдорфа. Они поддерживают холод абсолютно защищенной души. И это - несмотря на неотразимую улыбку (она появляется два-три раза, и один из них – при взгляде в зеркало на самого себя! :015: ), несмотря на неотразимую внешность…

В Прологе есть сильнейший момент, когда Гофман ссорится с Линдорфом, а их реплики летят от одного к другому, как удары. Для меня это был поединок. Когда оба готовы ко всему, но один - душой совершенно не защищен, а другой, давно уже «весь в броне», наслаждается ситуацией. (Колоратуры Рэми в этом дуэте были настолько лихими, настолько совершенными и по тембру, и технически, что я только тихо сползла со стула).

Будет ли Гофман петь и рыдать в своем романсе, занесет ли руку для пощечины в ответ на оскорбление, начнет ли горько ерничать, - в лице Линдорфа не дрогнет ничто. Он будет просто наблюдать. Напряженная насмешка скрыта непроницаемой маской. Он знает, что и ключ Стеллы, и «ключи» к любым ситуациям – в его руках. Он явно считает, что уже получил (или скоро получит) все, что ему нужно. И все-таки, Гофман его раздражает. С чего бы? Понимает ли этот Линдорф, что главное, что его «цепляет», ему все равно не достанется? Можно еще подумать об этом… А можно - просто еще раз пересмотреть оперу и еще раз ахнуть от восхищения исполнителями.

После увиденного осталось чувство, что весь Пролог пронесся передо мной одним вихрем. Ведь одна музыкальная динамика этой оперы совершенно завораживает. А здесь на сцене были исполнители, которые в каждый свой жест вложили огромное количество точно выраженных душевных движений.

Уже не помню, как меня «внесло» в акт «Олимпия». Может, чтобы вдохнуть-выдохнуть надо было приостановить видео? Но это бывает легче сказать, чем сделать.

Олимпия.
Дессей спела Олимпию даже лучше, чем в студийной записи. Верхние ноты пребывали выше всех мыслимых пределов, не искажая чудный голос. Но пластика ее Олимпии мне мешала. Да, мимически она была настоящей куклой! Но во многих остальных движениях она мне не нравилась. Это было каким-то половинчатым, не до конца продуманным решением. Я вообще люблю, когда на куклу больше намекают. А ее чаще всего предпочитают играть каким-то уродливым агрессивным чудовищем. Зачем? Для меня до сих пор в плане игры и постановки лучшей Олимпией остается Лучана Серра в фильме с Доминго.

Но, если честно, больше всего я в этом акте интересовалась Коппелиусом.

А Коппелиус выскочил на сцену злым, умным и изворотливым чертом (и это – после изысканнейшего Линдорфа!)

Рэми сказал в одном из интервью: «Я, на самом деле, умею быть смешным...». Святая правда! Его Коппелиус – это такая прелесть, что я совершенно не могла думать ни о чем серьезном, пока он не стал буйствовать. Крадущиеся повадки, «волшебный» сундук в руках, с которым он как будто сросся, хитрое лицо, легко и быстро меняющее свое выражение. Тонкий юмор Рэми заложил не в мимику (лицо Коппелиуса было лицом злого и опасного человека), а в точность и музыкальность найденных им движений. Два поворота головы, подчеркнувшие завершение музыкальной фразы, - блеск! Короткая сценка передачи бумаг между ним и Спаланцани – две секунды, не более, - а заряд хорошего настроения - недели на две!

Никак не привыкну, что при таком уровне артистизма можно еще и гениально петь! Такие уверенные ноты, от самых низких до очень высоких для баса, какие поет Рэми в этой опере, все время вызывали желание перемотать назад и переслушать все снова. Я - не специалист в вокале, просто меня восхитило уверенное "взятие" столь широкого диапазона.

Сцен буйства Коппелиуса я всегда жду с нетерпением. А тембр такой дьявольской окраски и глубины, как у Рэми, был просто подарком персонажу.

Антония.
Она произвела огромное впечатление. Покорила. Обликом, игрой и … пела она хорошо. Я расскажу сейчас, какой она была для меня в этом спектакле. (Это – только мое, но я счастлива, что увидела такую Антонию).

Она была теплой и очень влюбленной. Она была нежной и домашней, она была чудом, настолько достойным любви, что это был единственный раз, когда я не согласилась с Никлауссом! Мягкость облика, мягкие складки домашнего платья. На столе – ваза с единственной розой и портрет Гофмана. Эта роза потом будет в ее руках, в дуэте с Гофманом она задумается, сколько осталось жить цветку…

Я смотрела на эту Антонию и верила и в ее талант певицы, и в ее душу, и в то, что она всей этой душой любит Гофмана. Не смог бы Гофман стать на пути ее таланта, а она, даже став певицей, никогда не смогла бы его разлюбить. Они могли бы быть вместе – ЭТА Антония и ТАКОЙ Гофман, каким я видела Шикова в этой постановке. Если бы… Если бы не Миракль.

Рэми сделал сильнейшие акценты на том, КАКИМИ огромными усилиями Миракль добивался своей цели с Антонией. Назвать ли это колдовством, мистикой, внушением мыслей – все равно. Мне показалось, что это было похоже на сильнейший гипноз, которым он владел. Антония появляется в комнате перед Креспелем «из ничего», только бешеным напряжением Миракля. И после этого становится другой. Не потом, когда он расскажет ей о соблазнах славы, а сейчас.

Потому что следующий дуэт Антонии и Гофмана стал пронзительно-безнадежным для поэта. Хотя Антония покорно стояла и слушала, хотя соглашалась с ним, ее лицо погасло, а глаза стали равнодушными и пустыми. Она уже не думала ни о пении, ни о любви, потому что ей в тот момент было все равно. А я-то не понимала, почему Рэми в предыдущей сцене так подчеркивал усилия Миракля! Теперь же я видела страшный результат этих усилий. Помертвевшая Антония, которой все равно.

Она перестала слышать Гофмана, а он это понял. Не зная причин, сердцем почувствовал, что он УЖЕ – один. И стал сразу притихшим и безнадежным. Старался в последний раз ОЩУТИТЬ и ЗАПОМНИТЬ ее. Уходя, уже не верил ни во что. Ну ЧТО ж ему теперь делать с его готовностью совершить ВСЕ, чтобы ее вернуть? Если он понял, что изменить уже ничего нельзя?..
Я поняла, что Гофман лишился Антонии именно в этой сцене. Даже Призрак матери был уже не нужен. Разве только, чтобы не просто отнять ее у Гофмана, а еще и убить.

Джульетта.
Поскольку мне понравилось, как пела Джульетта, я опять вернусь к постановке в целом. Джульетта мне показалась здесь не очень умной, но очень цепкой, когда дело касалось достижения ее целей. Широкая дуга по сцене, которую она описала вокруг Даппертутто, на мгновение приостановившись, чтобы оценить ситуацию вес и чистоту бриллианта в его руках, ее продуманный уход в глубь сцены, как будто она потеряла интерес к камню, потом ее возвращение и завороженный взгляд на драгоценность: она приняла решение, что сможет его заполучить. Замечательно. Вообще, цельно исполненный персонаж.
А ее дуэт с Гофманом, перед тем, как их застал Шлемиль, надо просто смотреть. Найти такое потрясающее решение для весьма откровенной сцены, причем без малейшего намека на пошлость!

И вот что получилось.
Гофман-Шиков появляется в кабачке Лютера в Прологе уже не очень молодым человеком. А в акте «Олимпия» он становится моложе сразу лет на десять. Меняются походка, ужимки, выражение лица! Он становится уже совершенным мальчишкой! Он может дружески щелкнуть Никлаусса по носу, может наивно и восторженно рассказывать, как хороша Олимпия, может безоглядно отдаваться своей страсти. И еще, судите сами:

- волшебный сундучок Коппелиуса светится изнутри – и Гофман просто по-детски поглощен его содержимым;


- нет денег на волшебные очки – плохо скрытая мальчишеская обида! (И очки ему покупает Никлаусс);

- очки уже у Гофмана – он играет ими, как новой игрушкой.


Поневоле уже не удивляет, что предмет его страсти столь нелеп! Мало ли, как можно обмануться, будучи почти ребенком!

В акте «Антония» Шиков явно меняет возраст своего Гофмана. Логично. Этот молодой человек уже на многое способен. Он же находит Антонию, хотя Креспель увез ее, желая спрятать. Он мгновенно принимает решение увезти ее, подслушав разговор Креспеля с Мираклем. Но главное, он слишком быстро ПОНИМАЕТ, КОГДА Антония перестала принадлежать ему душой.

А в «Джульетте» Гофман сыгран и спет еще более зрелым. Не более защищенным, а более зрелым человеком. (Он даже пытается восстать против жестокости этой жизни и никогда больше не впускать никого в свое сердце).

Вот когда я поняла, что в этой постановке Шиковым сделан акцент на том, что его Гофман взрослеет вместе со своей любовью, тогда я и вспомнила прочувствованную Романом мысль о том, что Гофман всю жизнь любил одну Стеллу, которая прошла, взрослея, три стадии – Олимпии, Антонии, Джульетты. А влюбленный в нее поэт пережил три этапа единственной любви в своей жизни: он шел от Олимпии (совсем мальчик любит совсем «глупенькую девочку») к Джульетте (увлечение взрослого, во многом разочаровавшегося мужчины куртизанкой). И все это было одной большой любовью поэта. (Роман, браво еще раз!)

Стелла появляется на сцене не только в Эпилоге, а и в других актах. Еще один намек на то, ЧТО связывает три истории Гофмана в единое целое.

Эпилог.
Когда входит Стелла, Гофман бросается к ней. Не удостоив его не то что взгляда, - поворота головы, она отталкивает его и идет к Линдорфу.

К сожалению, в Эпилоге не было «Кляйнзака». Но Шиков заменил накал этого момента музыки динамикой своего поведения. Он опять создал ощущение вихря, пролетевшего по всей сцене, пока не рухнул, отброшенный Стеллой.

И точно в тот же миг, когда Стелла равнодушно уходит от лежащего Гофмана, к нему подходит Муза, как будто это составляет ОДНО движение в постановке!

Апофеоз начинается, когда Гофман распростерт на полу. Спустя долгие минуты, он приподнимается, повинуясь движению рук Музы. Она опускается на колени рядом. На сцену выходят три «хозяйки сердца» Гофмана в порядке взросления его любви. А из глубины сцены идет свет. Сияние. Таков финал этой постановки. Гофман и Муза, как одно целое, и ослепительный свет.


В этом спектакле нам все время намекают на то, что Никлаусс – воплощение не только Музы поэта, но и давно знакомой ему любящей женщины. В Прологе он весьма ревниво разъединяет руки Гофмана и Стеллы. Да и потом есть множество деталей в движениях и жестах. Сколько раз Гофман бросается к нему за спасением! Сколько раз они вместе уходят со сцены, обнявшись, как давно и близко знакомые люди! Как понять это? Любящая женщина, которая понимает душу поэта, прощает все и питает его силы и вдохновение? Не является ли она еще одним воплощением Музы?

Отсюда
La cabaletta mia
Due volte canterò.

Antonio Ghislanzoni


#15 Кролик

Кролик

    кролик отпущения

  • Заблокированные
  • PipPipPipPip
  • 34 283 сообщений
  • Пол:---
  • Город:С-Петербург
  • Интересы:Пласидо Доминго

Отправлено 27 Февраль 2009 - 11:40

Сподобился тут я, вследствие стечения обстоятельств, в два вечера посмотреть оперу Стефано Ланди «Святой Алексей» (Sant'Alessio). В том, что этот ДВД оказался у меня, виноват Кролик, но это другая история. Произведение сие было написано примерно в одно время с Поппеей Монтеверди? но для Римской оперы… что наложило на него, хм, своеобразный отпечаток. Перевести название было бы правильнее «Алексей блаженный», ибо Лёха этот ИМХО полный придурок. Мало того, что сбежал из дому, в конце концов вернулся, Но думаете, вернулся для того, чтобы воссоединиться с семьей? Как бы не так! Втемяшилось ему в голову, что это страшный грех, и живет он в подворотне собственного дома инкогнито. Мало того, ему мерещатся демоны, так что парень совсем уж плох.

Начало представления обалденно красиво. Под звуки увертюрки, выдержанной еще во вполне ренессансном стиле и исполняемой вполне автентичнм ансамблем, по периметру темной сцены от одного края к другому одна за другой зажигаются свечи, образуя в итоге сияющий полукруг. Вапще, свеча как символ веры – одна из доминант спектакля.

Само действие начинается с пролога. На сцене – аллегорическая фигура Ромы (не нашего Ромы, а того, который вечный город) и римский народ. За Рому – контра в роскошном платье. «Здрасте, я Рома» - без ложной скромности заявляет контра, после чего перечисляет свои заслуги и излагает предысторию Лёхи, пересказанную мною выше. При этом она разводит руками в разные стороны и автентично блеет в кадансах. Подпоясавшись версиями (или как это), народ поет «за детство счастливое наше спасибо, родная страна».

За все представление занавес закрывался только один раз (и в свое время я объясню, почему), но для себя я разделил действие на 3 акта.

Акт 1. Лёхин Падре (типа баритон) страдает по потерянному сыну. Папский Нунций противным от-контром увещевает его утихомириться, ибо все в воле Божией.

А вот и сам Лёха, живущий в подворотне своего дома со своей любимой лампадкой (опять свет Божий). Наброшенный на макушку капюшон делает его неузнаваемым для родных. Сам Ланди был певцом, то ли фальцетистом, то ли кастратом, и мне раньше помнилось, что он написал эту партию для себя, но оказалось, что в момент сочинения оперы ему было прилично лет, так что вряд ли. У нас за него небезызвестный Филипп Жарусски. Лёху терзают сомнения по поводу правильности своего решения отречься от семьи, по каковому поводу он долго колоратурно страдает. ИМХО поет он недооперто, что приводит к тремоляции. Пластическая же доминанта образа Лёхи – в мольбе протянутые вперед рахитичные ручки. Отмечу, что пластике рук в спектакле уделено большое внимание, все персонажи используют ея для выражения своих эмоций, и сделано это неплохо. Я Жарусски не люблю (безотносительно к этому спектаклю), но образ инфантильного придурка пришелся ему как нельзя впору.

В доме есть также двое слуг, чья роль - глумиться над всеми. Глумятся они и над Лёхой, и тот, хоть и не без некоторого внутреннего напряга, смиренно сносит глумление. Оба слуги вопят премерзким фальцетом, один выше, другой ниже, ну да пусть их, персонажи характерные. Внешность слуг решена в стиле делль Арте, так что они в комичных масках.

Мы переносимся в пещеру демонов. Главный Демон планирует завладеть душою Лёхи: «моим он будет!». Ему поддакивают демонята с прелестными когтистыми лапами (я бы, конечно, предпочел копытца), напевая противными гнусавыми голосами веселые мадригальчики. Внешне Демон – всем демонам демон. Ему такие демонические брови намалевали – все Мефистофели нервно курят. Поет, естественно, басом, и не так уж плохо, часто очень низко. В глубине пещер зажигается аццкое пламя. Демонята исполняют зажигательный демонический танец.

Снова дом Лёхи. В окне второго этажа появляется Мадре, страдая о сыне. Мадре – весьма и весьма полная контра, поет тож с недостаточной опорой, отчего ея голос часто приобретает неприятный дребезжащий оттенок. В совокупности это придает Мадре несколько комичный оттенок, что даже неплохо, учитывая, что в тексте через слово - долоре и мартире. В другом окне к ней присоединяется Споза, делая это красивым меццо-сопрано. Что неудивительно, ведь это небезызвестный Марк Эммануэль Ченчич.

Лирическое отступление. С какой радости за Мадре и за Спозу – дяденьки, спросите вы. В этой спектакле все роли исполняют мужики. И это вполне автентично, ведь насколько я помню, в Риме женщинам было запрещено выступать в театре до конца 18 века; вероятно, именно так было на премьере. Все же для хора контр не напаслись, поэтому там есть и тётеньки, и детки. Что радует, присутствуют и афроримляне, и азиоримляне (Действие происходит в начале 5-го века. Возможно, это потомки вольноотпущенников из колоний?)

Продолжим. Дамы продолжают скорбеть, что приводит к тому, что их голоса сливаются в крохотном красивом дуэттино. Двое масок исподтишка глумятся над их страданиями. Домочадцы возносят молитву за Лёху. Все удаляются.

Народ устраивает на улице карнавал с песнями, плясками, ряжеными, фейерверками.

/По какому поводу карнавал, я не знаю. Возможно, опера была написана к открытию какого-то карнавала?/

Акт 2. Вступительный ритурнель. Споза, страдая по мужу, отправляется на его поиски (монолог прощания с родиной «Простите вы, капитолийские холмы родные» вызывает ассоциации с прощанием Оттавии). На пике эмоций возникает маленькое красивое ариозо. Завидев это, Мадре со словами «на кого ж ты меня покидаешь» присоединяется к ней. Лёха, наблюдая такую петрушку, чуть не выдает себя, однако ценой огромного усилия води сдерживается. Женщины удаляются.

Под видом святого отшельника к Лёхе является Демон. Он искушает Лёху открыться родным. Решимость Лёхи поколеблена. Однако тут с неба спускается Ангел в виде мальчика с совершенно необработанным противным голосом (как тут не вспомнить по контрасту мюнхенских или венских мальчиков из флейты, эх!). Ангел, во-первых, изгоняет демона, который не может вынести небесного света (а может быть, фальшивого пения), во-вторых, наставляет Лёху на путь истинный и сообщает, что ему ниспослана Богом смерть как избавление от греховных сомнений (добрый Ангел, не то что злобный Демон, который всякие гадости советовал). Просветленный Лёха несказанно рад, и под надзором собравшихся ангелов поет большую довольно красивую пестню «О морте, ти брамо», в которой называет смерть всякими ласковыми словами. После чего забирается в свою подворотню и засыпает, преклонив голову на колени какого-то мальчика, который, видимо символизирует смерть.

Появившийся Демон клянется, что он не отступит от цели. Подкупив одного из масок, он проникает в Лёхин дом.

Появляется аллегорическая фигура Религии в красивом пышном одеянии, напоминающем монашеское (та же контра, что и Рома) и долго нудит о том, какая она хорошая.

Народ с участием Падре и Нунция устраивают религиозные песни и пляски.

/нет, видно, к какому-то празднику опера сочинена…/
Занавес. /Я с ужасом подумал, что после его открытия будет еще столько же, но, к счастью, ошибался/

Акт 3. Довольно длинный минорный ритурнель с разрешением в мажор в финальном аккорде.

Обнаружено тело Лёхи. Нунций и неидентифицированный мною мужик скорбят.

После их ухода из дома неожиданно выглядывают Демон с демонятами и клянутся продолжать дело зла. /поскольку больше они не предпринимают никаких действий, это можно понимать так, что хоть Лёха и спасен, зло не побеждено, и в частности, проникло в дом вследствие греха жадности, совершенного маской/

На носилках вносят тело Лёхи. /ааа, так вот зачем закрывали занавес – чтобы достать Лёху из подворотни и погрузить его на носилки!/ Его сопровождают рыдающие родные. После продолжительных рыданий зачитывают его прощальное письмо, адресованное им - минут так на 10, в течение которых они рыдают и продолжают рыдать после. В этой сцене возникает самый, пожалуй, красивый по музыке фрагмент оперы – плач по Лёхе с элементами хроматики (трио родных), который бирюзовыми переливами эллипсовидного октаэдра... /Ой... Это совсем другая опера/ С неба спускаются ангелы, за ними поспевает и Религия. Они объясняют темным мирянам, что нет причин для скорби, ибо Лёха произведен в святые и вознесен на небеса. Тело Лёхи уносят. Все сливаются в религиозном экстазе (разумеется, с подобающими случаю песнями и плясками).

Постановка довольно красивая. На сцене полутьма. Декорации – 3 двухэтажных строения, которые легким движением руки обозначают нам то пещеру демонов, то городскую улицу, то двор дома. Все. Симпатичненько и… аскетичненько. Что полностью соответствует основной идее аскезы. Однако в сочетанием с нудятиной, творящейся в так сказать музыке, навевает сны золотые. Да, что же с музыкой? Ритурнели, хоры и пляски – еще вполне в духе Ренессанса, симпатичненько. Вокальные партии, кроме упомянутых мною нескольких певучих фрагментов, бесконечная мелодекламация под континуо. Нет, ровесница Алессио Поппея – гораздо разнообразнее как в плане музыки, так и в плане драматургии (каковая в Алессио практически отсутствует). Думаю, этому есть объяснение. Налицо полная инверсия бытовой светской морали, где семейные ценности как раз во главе угла, а смерть – мягко говоря, не то, к чему с радостью стремишься. Все становится на свои места, если вспомнить, что автором либретто был мужик, которые впоследствии дослужился до Папского престола (Ланди вроде был тоже не только музыкантом, но и священником), а опера, вероятно, носила заказной характер и была попыткой компромисса между Ватиканом и греховным театральным искусством.

В общем, не рекомендую. Моя ситуация – раз уж есть, посмотреть и положить на полочку. Остальным – в случае крайнего обострения мазохизма.

ВСЕ! Унесите тело Поросёнка…

Орихиналь

Всем на свете нужен msg-6-1372350993.jpg: людям и зверятам!
"I'm not superstitious because it brings bad luck." © Placido Domingo


#16 Поросёнок

Поросёнок

    Пятачконосый - подмечено Матриархом

  • Аксакал
  • PipPipPipPip
  • 8 065 сообщений
  • Город:Екатеринбург
  • Интересы:Естественно, опера и хрюшки, хрюшки и опера!

Отправлено 27 Февраль 2009 - 12:11

Изображение
Я за этим лесом букафф забыл еще написать мысль по поводу детерминирования персонаджей...
Общеизвестно, что ключевой для раскрытия образа Поросёнка является Сцена флудилища

#17 Огненный ангел

Огненный ангел

    Крокодил-деревяшка

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 15 273 сообщений

Отправлено 14 Апрель 2009 - 08:48

La Traviata 1951/12/01 Live New York

Violetta Licia Albanese
Alfredo Giacinto Prandelli
Giorgio Renato Capecchi


Conductor Fausto Cleva

Жила-была в Париже куртизанка – некрасивая, немолодая и наглая. Доказавшая всему Парижу и всему Метрополитен опера, что она обольстительная юная красавица, а ее прекрасная служанка Аннина – писклявая дурнушка. И все верили, кроме нескольких особо циничных мужиков. Иного нового человека занесет в ее круг, он недоумевает несколько дней, а потом туда же - под гнет общественного мнения. Ну, такое бывает. Последний живой пример - Брэд Питт. Все верят, что Аполлон.
У куртизанки этой был, правда, не один талант: умела одеться, причесаться и вцепиться мертвой хваткой. Но и на старуху бывает проруха, причем, даже не такая, какую можно ожидать.
Лет ей вообще было около тридцати пяти, но сказывалась бурная молодость в парижских подворотнях, хронический бронхит от пахитосок, поэтому голос несправедливо свидетельствовал о шестидесяти. Несправедливо. Потому что максимум сорок.
В общем, как-то собрала она очередной салон. Публика – цЫничная мелкая аристократия мужеского полу, пошучивающая, что год – не срок для знакомства (vi conosco un anno soltanto), ведь есть те, кто в этот дом захаживает со времен Наполеона Буонапарта. Пришли и совершенно новые гости. Из новых – Альфред Жермон. Ну такой... Прямо Альфред ДЕ Жермон. Из тех, что вместо «Ла донна е мобиле» поют «Ла донна е нобиле». Рождаются в эпохи разврата, ходят по кабакам, влюбляются в куртизанок и верят, что те - беатриче и лауры. До тех пор, пока сами не станут циничными мужиками. Тетка, т.е. Виолетта, сразу встала в стойку и начала то, что в политкорректных странах называется «секшуал харрасмент» или попросту домогательство. Улыбочки, ужимочки, мнимые обмороки. Томный взгляд в глаза, пробирающий до надпочечников и заставляющий забыть о жутком appassito и отдельных атаках в стиле дель Монако, потому что иначе партнер не услышит, даже если Клева будет стараться и вообще задавит оркестр. В конце первого акта полностью готовый АЖ удаляется домой. А Виоллета, оставшись одна, с удивлением констатирует, что мальчик - надо же! – влюбился. Так не броситься ли и ей в омут головой, как в былые дни – follie! - а то жизнь как в пустыне: вроде и народа рядом много, да пустота, пустота... Поет самозабвенно. Так пела бы Флорес Фостер Дженкинс, если бы начала учиться вокалу лет на десять раньше, чем начала.

Вот так я слушала это все и думала, что в этом ключе все и продолжицца и «наши» из Ла Скала покажут «ихним из МЕТ», кто пел «Травиату», а кто оскорблял память великого композитора.

Но, дальше случилось «но». 2 акт – и приходит Жермон-отец, поскольку, как мы все помним, ему надо уладить это дело со свадьбой дочери. Ему хочется сделать все по-человечески, тихо-мирно, хотя он заранее настроен на скандал, если мирно не получится. Виолетте надо бы срочно поменять место жительства или закрыться на пять замков – но какое там! Ей же все мужчины в ноги падают, включая даже тех, кто на галерке и, казалось, должен быть в здравом уме. Поэтому дама наша, узнав, кто и зачем пожаловал, встречает Жоржа Жермона, попискивая весьма агрессивно. Не на того напала! Он же недавно из Италии, там Виолетту Каллас поет и то ни одного Жермона не убедила не доводить дело до третьего акта.
В общем, проистекает примерно такой диалог:
- Но это не так, как раньше, я его полюбила! И замуж хочу!
- А двое детей?
- У него двое детей?!
- У меня двое детей, и один ребенок - ангел, который из-за Вас не может устроить свою судьбу.
- Ну, началось!
- Молчать! Non e cio che chiedo! Жермон заорал. Виолетта вжалась в кресло и что-то залепетала. И в этот момент закончилась тетка с фарфоровыми слониками, началась девушка, которая от голода пошла на пляс Пигаль. И после «пур нон баста!» звучащего как «Всё, хватит!" она понимает, что и правда ВСЁ. Начинает метаться и окончательно сдается после decaduta, сил нет даже на портаменто. Кстати, портаменто в декадута не поют решительные девушки, которые пытаются трепыхаться до «дите алла джовине», ну, то есть, долго.
А папа – он такой дихотомичный. Добрый, но лицемер и сволочь. Он даже чувствует себя где-то мерзавцем, но ровно настолько, чтобы не передумать. Жалеет ее прямо-таки натурально и анджол консолатор называет, но при этом жестко контролирует ситуацию. Стоит только в ее голосе вновь прозвучать надежде - тут же хрясть по этой надежде кирзовым баритоновым сапогом. Радость в "О, дженероза" просто неприличная. Личу жалко безумно. В "морро" звучит решимость, которую у этой Виолетты следует понимать буквально - умрет. Раздавили, в голове что-то повернулось, что-то задумала, и уход в мир иной - вопрос времени, от респираторных заболеваний не зависящий.
Поэтому встречу Альфреда и его отца я слушала с трудом. Прежде чем выдавать дочь за какого-то чистоплюя, неплохо бы проверить кондуиты Виолетты по внесению взносов на ужины, на которые собираются многие неженатые блюстители нравов, а то вообще непонятно, папа счастье кому-то строит или три петли на шеях затягивает. Я вообще «ди провенца» ненавижу. У всех баритонов.
Виолетта плачет, задыхается прощается с Альфредом. Маленькая, униженная. Жалко.

В общем, лет Виолетте не столько, чтобы отряхнуться и все забыть. Поэтому в интерпретации Личи у нее начинается что-то вроде психического расстройства. Казалось, ей надо бы держаться подальше от Альфреда, но она с маниакальным упорством дежурит в местах, где есть шанс его встретить. А Альфред, обозленный на весь мир, ходит по известным притонам, но, чтобы чего не удумал, напр., Флорой не увлекся - ходит в сопровождении папы. На вечеринке Флоры А. И В. наконец встречаются, и казалось вот он шанс - объясняйтесь. Но Виолетта уже неадекватна. Курит, задыхается, бросается на колени и вцепляясь в полы альфредова фрака. То красивое "Пьета, гран Дио", то какое-то невнятное бормотание в Scorda un nome ch'e' infamato, которое не слышно даже присутствующим на сцене, какой уж там последний ряд. Ну, такой натурализм, что даже я поверила: уже и впрямь чахотка, если не что похуже.
После Альфредовской выходки папу таки пробило. Он как увидел, что наделал – так и побледнел. А у Виолетты прям агония еще до 4 акта - звучит сквозь оркестр. Альфредо, протерев глаза и увидев практически Лючию в сцене безумия, рвет на себе волосы. Барон не в себе - напрашивается на пулю. Хор в ужасе. Полусветский Апокалипсис.
После этой вечеринки, девушка совсем сдала, с постели практически не встает, сжигает остатки сил грезами наяву. Встречается с доктором, получает письмо от Жермона. Читает и взрывается. Столько обиды и гнева от бессилия в ее аддио, столько жалости к себе. Маленькая, некрасивая, злая птичка , моментами - вульгарная содержантка, которая знает, что умирает и хочет всем отомстить... но не может. Так что я очень обрадовалась когда Жермоны пожаловали: думаю, ну хоть в последние минуты весело почирикает: такие же, если свое получат, не поверят в смерть, пока не умрут. В общем, Альфредо заявляется с надеждой, потому что не в курсе, папа – поджав хвост, потому что виноват. Добрый, практически как Маскерини в аналогичной партии. И вот Виолетта видит Альфредо и действительно верит, что счастье еще возможно - почти как в первом акте. Но, начиная с prendi questa immagine тихо и неотваратимо движется к io ritorno a vivere, где уже можно никого не любить, можно ни за кого не цепляться и спокойно умереть от старости (учитывая среднюю продолжительность жизни в те врмена) и несбывшихся надежд. Точнее, увидеть свет и переступить порог. А Жермону старшему так и надо: пусть терзается муками совести до конца жизни.

Грустная «Травиата», больше слушать не буду.



Оригинал здесь.
"Voar não é prova bastante de angelidade"

José Saramago, "Memorial do Convento"
__________________________________________________________

老板
火天使

#18 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 01 Май 2009 - 19:00

Переслушивала я тут "Симона" с Таддеем, Стеллой, Тоцци и др. Не знаю, что мне скажут, но этот "Симон" у меня поделился на хорошую и плохую половину. Плохая - это Тоцци, Чеккеле и Чезари, которые все были ужасны и издевались над моими ушами. Особенно Паоло - он выглядел абсолютно тупым злодеем и только. Ну вообще не вдавался в образ. Из хорошего остались Таддей и Стелла, которые были замечательны и прекрасны, но вдвоем вытянуть целого "Симона", имхо, не смогли. Все-таки и Фиеско с Паоло (ладно уж тенор, я с него не требую) должны быть качественными. А то получилось, что Таддей раз - и спел, а остальные как дуэт, не дай бог, затянут - хоть уши затыкай :ph34r: А уж Чеккеле свою арию "Cielo pietoso rendila" так проплакал, что я тоже чуть слезами не обливалась :crazy: Бедный он, бедный, девушку тут в четырех стенах заперли и пытают, а он себя жалеет, что больше ее не увидит :crazy:
Зато меня очень проняли Таддей со Стеллой, когда у них была сцена в саду в 1 акте. Там Таддей такой... Я прямо как будто все мысли его Симона прочитала :001: Ведь он - Симон - совершенно не собирался ехать ни к какой Амелии. У него дел по горло, законы издавать надо, война с Венецией того и гляди случится, да и вообще, шведы Кемь взяли. А тут бросай все и иди уговаривай какую-то кисейную барышню. Но Паоло так просил, так просил, отказать было неудобно, так что Симон выкроил часок и поехал. Долго распинаться он не собирался, план был такой: поздороваться, пять минут поболтать о погоде, а потом спросить, не хочет ли Амелия выйти замуж за его старого проверенного друга Паоло. Амелия, конечно, откажется, Симон скажет "что ж, извиняйте, если что не так" и поедет домой. На фиг время терять с этими заносчивыми Гримальди. Лучше посидим вечером с татарским послом, он обещался научить в нарды играть и пузырь вдвоем раздавить. А Паоло с чистой совестью отчитаемся, мол, я старался, но она - ни в какую!
С таким вот настроем Симон и заявился в палаццо Гримальди. Вежливенько поздоровался, а Амелия, как и опасался, с порога начала важничать и нос воротить. Он тогда сразу ей подсунул приказ о помиловании ейного семейства, заранее захваченный из дому. И позволил себе только мягко ее упрекнуть за фыркание - мол, "cosi risponde a tant'orgoglio il Doge". Идея, конечно, принадлежала Паоло, самому Симону было глубоко до фени, что там с этими Гримальди, но Паоло твердо сказал, что Амелии это понравится. И угадал - Амелия разом прониклась. Симон же мысленно вздохнул и без энтузиазма приступил к основной задаче - сватовству. Разговор начал хоть и в правильном ключе (не скучно ли девушке одной в замке куковать), но сказал это чисто формально, равнодушным таким тоном. А сам думал, как бы ей предложение поаккуратнее передать, чтобы сразу в обморок не упала. Она ж того, аристократка, а ну как оскорбится и в отключку. А Симон и нюхательных солей отродясь в руках не держал, а по морде лупить вроде не по-дворянски. Однако тут Амелия его удивила: не то что в обморок, а наоборот, сама первая откровенно и трезво сказала, что мерзавец ваш Паоло, ручки куда не надо тянет. Симон разом заинтересовался. А тут Амелия совсем разоткровенничалась и все про себя и рассказала. Симон слушал ее, слушал и только молча удивлялся, насколько она, оказывается, серьезная натура, и как они с ним похожи. Прям родственные души. А он и не ожидал от банальной официальной поездки такого сюрприза. (И вообще, у Симона все в жизни внезапные приключения - то дожем за пять минут выбрали, то вот теперь с девушкой какой хорошей познакомился). А уж когда выяснилось, что она ему еще и родная дочка... Он там так выкрикнул "Мария!", что сразу стало ясно - никому ее не отдаст ни в жизнь. Я еще не знаю, как бы он ее за Адорно отдал, наверняка бы до последнего придирался:)
В общем, такое впечатление, что в этом "Симоне" одна линия Симона-Амелии, а остальные еле намечены..

ОТСЮДА :019:
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#19 Владимир

Владимир

    Пушистик

  • Аксакал
  • PipPipPipPip
  • 3 821 сообщений
  • Город:Страна Грёз

Отправлено 03 Май 2009 - 12:08

Не след простаивать чудесной комнате, поэтому вот вам история. Грустная.

В одной прекрасной Стране, где горы и водопады, жил каким-то хитрым образом избежавший свой Судьбы и на радостях подавший в оставку барон Вителлио Скарпиа. Решил, что хватит с него сопран и теноров, пыток и театру, уехал в горы, днем гулял, как коза горная, по ущельям, птичек слушал, а по вечерам заводил граммофон с записями Бастика и Сьепи, потягивал местное молодое вино и был счаслив. И вдруг как-то раз в переливы Бастиного голоса вкрался Ужас. Он скреб по ушам и терзал нервы. Барон выключил граммофон (чтобы проверить иголку) и услышал ЭТО во всей красе. "О соляяяяя, о соляяя мивааааа!" - распевало ЭТО. Несчатный барон зажал уши руками, но "....миииииива" - пробили слабую защиту высокие и фальшивые ноты. Барон заметался по комнате, но звуки не прекращались и он, забыв неснятую пластинку (безобразие!) и недопитое вино, ломанулся в горы. Просидев до темноты, прижавшись к скале с водопадом и немного придя в себя, он на цыпочках вернулся домой. Было тихо..... Просидев ночь, любуясь на луну и прислушиваясь к соловьиным трелям, барон окончательно отдохнул душой и поверил, что счастье возможно, отчего и лег спать под утро, намереваясь сладко отдыхать как минимум до обеда. Но рано утром подскочил не от "Пионерской зорьки", а все от тех же качающихся нот. "НЕЕЕЕТ!!!", возопил несчастный баритон, укрывая голову подушкой, но куда там, ЭТО было слышно ВЕЗДЕ. И с этого утра начвался Ужас. С раннего утра до поздней ночи фальшивое, качающееся базлание пение доносилось отовсюду. Барон сначала страдал мигренью, после понял, что за грехи ему это и мысленно вспомнил всех своих жертв, извинившись перед каждым. Но ОНО не пропадало. Барон обещал завещать все свое имущество на нужды бедных - без толку... И тогда, в Очередной Испоганенный Вечер в нем проснулось что-то из Той Жизни....

А невдалеке в горном домике с террассой отдыхала от трудов насущных Препопаватель Пения. За всю свою долгую жизнь она повидала всяких учеников и не было для нее сложностей в науке делания из человека Певца. И в один мирный вечер, читая очередную монографию по классификации голосов, она увидела в окошко маленького толстенького и очень смешного молодого человека. "Какой чудесный был бы тенор!" - восхитилось природное чутье мастера. И тут юноша, умилившись, видимо, голубизной неба и пением птиц, раскинул руки и ...запел. Монография выпала из рук дамы. "Фальшь.. качка... полное отсутствие музыкальности...." - восхищенно считала Преподаватель. "Боже, какой материал, в нем же ничего нет!" И поняла она, что вот он, ее Звездный Час, он - станет ее лучшим и гениальнейшим учеником. И назначила себе на завтра найти молодого человека и правдами и неправдами заполучить себе в ученики. Но.. на следующий день юноша не пришел. Не пришел он и через неделю, и через две.

А счастливый барон в это же самое время радовался жизни, новой пластинке Басти и тому факту, что подвал в его замке отделан новейшими звукоизоляционными панелями. Ну а если это помешает вспомнить, что узника иногда надо кормить - так оно даже и лучше и для него лично, и для окружающего мира (милосердие - страшная сила). Впрочем, оставив пару раз ЭТО без ужина барон устыдился и решил. что с душегубским прошлым покончено и нанял для услуг глухонемого юношу.... или это был не юноша... барон в тот момент обожал весь мир и на такие мелочи внимания не обратил.
А через пару недель пришло барону Письмо из Комитета по Защите Современных Певцов и Новейших Режиссерских Концепций. Дрогнувшей рукой Старый Волк распечатал конверт и по ходу чтения все больше и больше показывал клыки мрачнел. Ему сообщалось, что в окрестностях его Замка собираются строить консерваторию для молодых оперных дарований. Воздух целебный и все такое... и в последнем абзаце, под титлом ЗЫ, было отмечено, что, по достойным доверия данным, он укрывает у себя одно из наиярчайших Дарований нашего времени, лишая его возможности проявлять свой талант, учиться и радовать ныне и в дльнейшем мир своими способностями. Для чего и пожалует завтра к нему Комиссия по расследованию дел о Жестоком Обращении с Тенорами.
Страшную ночь провел несчастный барон, а на рассвете решился. "Не за себя, но за мир я в ответе", сказал он, надел беруши, взял рогатку, оставшуюся от Прошлой Жизни, лопату и пробормотав Dio mi perdona... Egli vede ch'io piango!, пошел вниз. Шел он и с удивлением, граничащим с ужасом, видел отсутствие запоров, на одной, второй, третьей двери. "Неужели?" дрогнуло сердце барона, переступившего порог камеры, дверь которой была открыта настежь. Но нет, узник, накрепко три раза прикованный к стене, был на месте. Но вокруг... вокруг были ноты, метроном, пюпитр и прочее безобразие. И посреди всего этого - глухонемой ... юноша(?). В гневе барон вытащил беруши, но лишь для того, чтобы услышать финальные ноты E muoio disperato!... Сочтя это удачной мыслью и теряя голову от безумной фальши, выхватил он рогатку, прицелился ... и упал, сраженный Хорошо Темперированным Клавиром.
А в этот момент, призывно гудя клаксонами, замковый дворик уже наполняли автомобили Комисии и представителей Комитета... :sorry:


Вот такая запись была:

Metropolitan Opera House
February 7, 1976 Matinee Broadcast

FIDELIO

Leonore.................Gwyneth Jones
Florestan...............Jess Thomas
Don Pizarro.............Donald McIntyre
Rocco...................John Macurdy
Marzelline..............Judith Blegen
Jaquino.................Kenneth Riegel
Don Fernando............James Morris
First Prisoner..........Douglas Ahlstedt
Second Prisoner.........Arthur Thompson
Captain.................Harold Sternberg

Conductor...............John Mauceri



ЖИВЕТ ЗДЕСЬ


#20 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 27 Июнь 2009 - 15:36

Послушала «Бал», вот такой:

Cast:
Count Horn (Samuele) Aldo Bramante
Count Warting (Tommaso) James Courtney
Oscar Kathleen Battle (SF Opera debut)
Gustavus III (Riccardo) Jose Carreras
Count Anckarstrom (Renato) Yuri Mazurok (SF Opera debut)
A judge Michael Talley
Madame Arvidson (Ulrica) Patricia Payne
Christian (Silvano) Lawrence Cooper
Ameila's servant John Davies
Amelia Anckarstrom Katia Ricciarelli

Conductor Kurt Herbert Adler
Orchestra and Chorus of the San Francisco Opera

Этот «Бал» похож на прекрасную грустную сказку про очень доброго и справедливого Короля, который переодевается моряком, чтобы узнать правду о жизни своих подданных, нежную, но сильную Прекрасную Даму, Не Очень Добрую Колдунью и Бойкого Пажа. Там есть сказочный замок, а в жилище Не Очень Доброй Колдуньи царит мрак, по стенам развешены сушеные крысы и повсюду стоят котлы с без огня кипящим зельем.
Только эта сказка не похожа на обычную. В обычных сказках не бывает таких реальных героев, в обычных сказках я никогда не видела взгляда короля и не знала, о чем он думает. А в этой сказке – настоящие, живые люди с горячей кровью в жилах, настоящая Любовь...
Еще в этой истории есть Муж Прекрасной Дамы, личность исключительно загадочная. При его появлении сказочный замок превращается в обычный, сушеные крысы Колдуньи оказываются колбасками, а зелье – водой. Муж Прекрасной Дамы – человек едва ли добрый, зато очень сильный. Наверно, он любит свою жену, но забыл об этом за делами, а поэтому и она забыла.
Паж очарователен. Кто-то превратил в мальчишку рыжего жеребенка. :015:

Как пели, значит.
Никогда не думала, что катина Амелия мне так понравится! Она тут мне даже ангелочка мало напоминает – сильная, гордая.
Каррерас прекрасен! :wub: Как он спел Di’ tu se fedele! Густаво, радуясь, что никто не узнает в нем короля, изливал душу!
Мне очень понравился Мазурок, но, честное слово, я его Ренато немножко боюсь. Очень он жесткий. И делайте со мной что хотите, только я его другом Густаво не вижу. Имхо, конечно. Пел шикарно! :020:
Мецца немножко удивила – временами казалось, что у нее наверху один голос, а внизу другой.
Бэттл - :027: :005:
А вообще - какой Баааааал!!!! :019: :019: :019: Щастье!!!

Все ИМХО. :blush2:

ТУТ живет! :005:
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#21 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 19 Июль 2009 - 17:14

Значит, "Тоска".
Марчелла Поббе, Джанни Раймонди, Корнелл Макнейл, 1959, Генуя.
Постановка симпатичная и с какой-то домашней атмосферой. Смотрится на все с улыбкой и вообще душевно, все время какие-то забавные детали высвечиваются. Надрыва и трагедии не чувствовалось, может, и хорошо передохнуть. Видно фиговенько, лица нечеткие, но в целом смотреть можно.
В первом акте были шикарные декорации церкви, высокие стены уходят вверх, резные решетки, барельефы, в общем, красотень барочная. Здоровенный помост художника, подниматься аж двенадцать ступенек. Картину Марио писал не маленькую, а расписывал, видимо, сразу стену пять на пять метров.
Анджелотти (очень хороший бас) живенько впорхнул в церковь (отдохнул, видно, в тюрьме от забот), огляделся, но не успел найти ключи, как вошли несколько теток помолиться. Анджелотти умело, как опытный революционер, спрятался под помост, а потом резво перебежал в капеллу.
Ризничий (Вирджилио Карбонари) - худенький немного нервный дядечка - был изумителен в роли, но держался несерьезно, можно было подумать, что "Тоска" - это комедия. Напоминал Мелитона-Капекки, но не такой наглый. Он бессовестно оттягивал на себя все внимание, даже в присутствии барона Скарпии, что ему вполне удавалось. Как он делал вид, что молится у мадонны, а сам все косился на Скарпию, мол, ну что он там. Он Скарпию совсем не боялся, и даже корзинку с едой нахально у жандармов отобрал и утащил куда-то к себе :crazy:
Тенор Раймонди - милый теплый пушистый хомячок, каким был и в дзеффиреллевской "Богеме". Пришел, деловито скинул куртку и сразу полез на помост петь оттуда (чтоб его было всем видно). Вокально в общем справлялся, но ясно, что эта партия ему тяжеловато дается. Ферматами злоупотреблял по-страшному, видимо, компенсаторно. На овациях после Рекондиты армонии не удержался и стал кланяться, ну ладно уж. Зато играл очень симпатично, и ласковый такой. Лямур у них с Тоской был по полной программе. Даже когда его забирали пытать, не забыл перед уходом поцеловать Тоску в щечку.
Тоска была хороша, прекрасно смотрелась, чудно играла и пела. Почему-то на ней сэкономили и она сразу в первом акте была в вечернем платье и длиннющих черных перчатках, только сверху накинули темный плащ. В трактовке Марчеллы Поббе (или режиссера) Тоска - до мозга костей актриса. Соответственно она постоянно с самого начала ведет себя трагично-театрально - заламывает руки, принимает драматические позы и т.п. Причем это не потому что Поббе плохо играет (она очень последовательна и убедительна), просто ее Тоска настолько артистка, что по-другому уже не умеет выражать свои эмоции. Она всегда на сцене. Тихий же хомячок Марио ей все позволяет и вообще в их паре Тоска доминирует. Я поначалу думала, что она его прям в церкви своим зонтиком побьет, за измену-то. Но Раймонди ее быстро смягчил объятиями и поцелуями и зонтик с плащом отобрал и под помост положил. Кстати, под помостом у него была уютная кушеточка, которая вызывала всякие ненужные подозрения :spiteful: Но прямо скажем, Тоска расслабиться не давала и бедный художник жил с ней, как на пороховой бочке.
Макнейл-Скарпия был на четверку. Внешне он подходит, а вокально и совсем хорош, но в нем очень чувствуется сценическая зажатость. Раскованности и внутренней свободы нет, и осознания того, что он тут сейчас самый главный. А для Скарпии это необходимо, он же никого не стесняется, все окружающие перед ним так, мелочь. Из Гуэльфи или Гобби эта внутренняя свобода просто перла, а у Макнейла не получается. Поэтому он чересчур сдержан в жестах и движениях и, как бы это.. не чувствует себя хозяином положения, наверно, и это бросается в глаза. Также не хватало некоего лоска и аристократизма в поведении, грации в движениях, хотя в пении это все было. Чуть тяжело садится, чуть тяжеловесно ходит, и все такое. К тому же на него надели камзол с большущими блестящими блямбами, что меня тоже смущало. Но в общем все это не так страшно, я надеюсь, он потом стал играть лучше.
А еще барон Скарпиа отличался полным бесчувствием к страданиям подследственных. Уж как Тоска страдала и металась по церкви, а потом по его кабинету, как художник вставал в позу и возмущался... Но ни барон, ни его жандармы и ухом не вели, поскольку они такие концерты слышат каждый день и им все давно надоело. Причем если барон еще получал некое удовольствие от процесса допроса, то его подчиненным вообще было глубоко по фигу.
Зайдя в помещение и сняв показания с ризничего, барон было полез наверх смотреть картину, но на третьей ступеньке остановился, оглядел оставшиеся девять, благоразумно спустился обратно и дальше рассматривал картину с пола. И то верно, что я вам, горный козел, по ступенькам прыгать.
Ну потом Тоска пришла, очень вежливо барону поклонилась, что меня несколько удивило, барон подсунул ей святую воду, потом веер, они отпели текст, Макнейл спел арию, но в целом ничего особо интересного.
Во втором акте дело пошло веселее. По открытии занавеса Макнейл обнаружился за столом с своей поверой ченой. Еда, по ходу, была настоящая, более того, он ее не смущаясь и ел. Это цирк какой-то, он за время акта раза три-четыре присаживался за стол и давай лопать казенное-то! Не представляю, как можно есть и петь, сразу увлечешься и про пение забудешь, по-моему. Особенно я валялась, когда тенор весь в крови, отпел "Виттория, виттория!" (с о-очень длинной ферматой, за которую ему хлопали следующие три строчки "Виттории"), Тоска страдает, потом переводят камеру, а барон опять за столом и уже что-то хомякает :rofl:
Но это я вперед забежала. Значит, пришел сначала Шарроне, барон выдал ему письмецо в конверте, а сам взял из вазы розочку и стал петь арию, лапочка такая. По ходу пения он в задумчивости поотрывал от розы листики, а потом, взбудоражимшись, кинул ее на пол. Я решила, что это такая аллегория, мол, и с Тоской так же будет - лепестки оторву и выброшу, вот. Потом, как известно, явился Сполетта, доложил о провале, за что барон его схватил за шиворот и давай трясти (все-таки пролетарское у Макнейла мышление), потом привели тенора, он не давал барону есть и трепал нервы отказами. Барон завелся, выскочил из-за стола, нервно закричал "Or basta!" и побежал закрывать окно. Тут пришла и Тоска, в том же вечернем платье и немеряных размеров диадеме. Она села на кушетку и стала любезничать с бароном, по ходу болтовни снимая свои длинные черные перчатки. Я с ужасом представила, что она его ими может задушить, и прямо сейчас. Но обошлось.Тоска завопила "Сола, си!!", вскочила с кушетки, барону тоже пришлось вставать, а он и сесть еле успел, но все-таки знал, что нехорошо сидеть при даме. Дальше все было, как обычно бывает, со скандалом и упреками, Тоска вовсю демонстрировала театральные навыки с заламыванием ручек и падением на колени.
Зачем Макнейл приставал к Тоске с признаниями в любви, непонятно, ничего между ними не было. Правда, он добросовестно похватал ее в объятия и даже повалил на кушетку и попытался поцеловать, но тут пришел Сполетта и спас положение, спасибо ему. Барон от Тоски отскочил с видимым облегчением и пошел заниматься государственными делами.
Зато под конец стало интересно. Тоска дала согласие на все и Скарпия сразу весьма переменился. Непринужденно заложил ручки за спину и на заявления "все, я уезжаю навсегда с ним" с явной насмешкой осведомился "Partir dunque volеte?" Хе-хе, да куда ж ты от меня денешься. Да ты завтра же будешь в этом же кабинете. Вот чтоб ему все два акта таким быть. И пошел он писать пропуск, неосторожно сев к Тоске спиной. А она! Она ножик-то увидела да как схватила! И все, тут же решила, что убьет его, презренного угнетателя. Как она воздела нож над головой! Она же себя Медеей сейчас видела, или леди Макбет. Так что здесь мы имеем отнюдь не убийство в аффекте для самозащиты, а созревший умысел. И когда барон дописал и пошел в ней, она его уже ждала с ножом за спиной. Глупенький самонадеянный барон Скарпия, ну что бы ему вовремя обернуться :006:
Далее последовало пыряние ножом в грудь, а потом еще и в спину второй раз для верности. Пропуск, свечи, крест. Ритуал со свечами Тоска явно придумала еще раньше для какого-то своего спектакля и удачно использовала его и здесь. И в конце не вышла за дверь, а так и осталась стоять в красивой позе в профиль к зрителям. Одно слово, артистка.
Третий акт. Раймонди в роскошной (и совершенно целой) рубашке с воланами очень трогательно спел арию. Нет, у Скарпии не было сердца, если он такую лапу в тюрьму посадил. Арию пел, сидя на скамеечке на одном из бастионов замка, рядом стояла пушка и горка ядер :001: Прибежала Тоска, несколько в экстазе от содеянного, тенор просек, что его в перспективе ждет брак с леди Макбет. Долго и страстно обнимались-целовались, на расстрел идти не хотелось, но пришлось. Расстрелянный Раймонди напоследок порадовал народ, скатившись со ступенек, Тоска развела не вполне искренние рыдания и бросилась с башни самостоятельно, не дожидаясь, пока за ней придут. Не забыв, конечно, постоять в проеме, изысканно воздев руку... Сполетта аж шляпу снял, так проникся...
Раймонди очень жалко - он не мог быть виноват. Макнейла жаль, но слегка. Тоска спокойно нашла бы себе другого, если бы не устраивала драму. Вот.

ОТСЮДА :clapping:
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#22 Sydney

Sydney

    Ветеран

  • Аксакал
  • PipPipPip
  • 1 557 сообщений

Отправлено 14 Август 2009 - 01:10

Итак, Джустино Генделя, прослушанное мною на пляжУ.
Скажу сразу, что опера не совсем для меня новая, поскольку давным-давно смотрел купферовский спектакль, поставленный на молодого Ковальского. Но признАюсь, что из того спектаколя помню лишь названную контру верхом на корове, и все, сюжета не помню совершенно.

Сами понимаете, даже имея подробный синопсис, разобраться в содержании серии – моск сломать, не говоря уже об аудиозаписи в отсутствие видеоряда. Поэтому мое изложение сюжета может быть иногда весьма далеко от истины.

Каст такой:

GIUSTINO
Giustino - Michael Chance,
Arianna - Dorothea Roeschmann,
Anastasio - Dawn Kotoski,
Fortuna - Juliana Gondek,
Polidarte & Voce di Dentro - Dean Ely,
Leocasta - Jennifer Lane,
Vitaliano - Mark Padmore,
Amanzio - Drew Minter,
Kammerchor Cantamus Halle,
dir.
Dorothea Koehler,
Freinburger Barockorchester,
con. Nicholas McGegan.
(1994)


Начинается все это дело прелестной увертюрой, представляющей собою, по сути, гобойный шорт-концерт (может, с какого концерта и слямзил).

Акт первый.

Византийская столица осаждена врагами. Ими верховодит Малоазиатский правитель Витальяно (попросту – Виталий, наш человек) В этой сцене полностью доминирует королева по имени Арианна в исполнении Рёшманн, выражающая беспокойство по повод сложившейся ситуёвины.
Надо же, тогда Рёшманн пела таким тонким голосом? Или, возможно, приспособила его для Генделя? Но поет тем не менее отменно, с вариациями, наверх вставной идет без проблем. Может быть, колоратуры чуть сомнительны (но уж по гамбургскому счету), в некоторых местах мне не хватает каденций. Но хороша!


Тем временем пастушок Джустино страдает от комплекса неполноценности. Он мечтает о великих свершениях, но не чувствует себя на них способным. С этими невеселыми мыслями пейзан засыпает.
Чанс… Ну чего я ожидал, то и получил, Как обычно. Развел заунывную лирику. Правда, после довольно бодро колоратурил (а куда деться?). Кстати, появление Джустины предваряется прелестным пасторальным вступлением с флейтой.


Во сне Джустине является Фортуна. «Встань и иди!» завещает она ему в очень милой бравурной колоратурной арии. Ей подпевает хор фортун низшего звания.
Фортуна – весьма субреточная сопрана; тем не менее, понравилась, и спела хорошо! Респект.


Проснувшись от сего сна, Джустино обретает уверенность в своих силах. Он устремляется навстречу подвигам, исполнив бодрую гверру-арию, Кои не замедливают представиться. Из кустов выбегает прекрасная дева, преследуемая чудовищем.
/что за чудовище, я из текста не понял, его появление было обозначено зычным ГЫ. Вероятнее всего, лев :blush2: . Возможно, и видмедь :blum1: . В том, что дракон – сомневаюсь :rolleyes: !)

Джустин побеждает чудовище /победа выражена кратким энергичным оркестровым интермеццо/, тем самым спасая красавицу, которая по чистой случайности оказывается сестрой византийского короля Анастазио и благодарит героя. Между молодыми людьми вспыхивает страстное чуфство.
/Мецца Jennifer Lane обладает густым, сочным тембром в нижней половине диапазона и достаточно светлым - в верхнем, что для Генделя – то, что дохтур прописАл, тем более что переход прекрасно сглажен, знатно колоратурила (колоратурили, впрочем, все ничего, в том числе и мужские мужыки); м.б. крайние свои вставные верхушки берет слишком открытым звуком, но всю свою партию провела прекрасно, брава!)/


Через егойную сестру Джустин встречается с самим королем, стоящим, как я понял, на обороне королевского замка. Король рассказывает о своей любви к жене (королеве Арианне).

Свиник известен как сторонник контр и мецц в штанах; но то, что, что в партии короля – сопрана с более легким тембром, чем королева, даже его повергло в шок! Я ожидал хотя бы меццу… Поет тем не менее тоже хорошо.

Джустин выражает готовность защищать родину, исполняя вторую гверра-арию, очень бодренькую и содержащую в аккомпанементе развернутую партию медного духовенства – какая ж уважающая себя гверра без нея?

Кстати, имеется и вторая контра в стане короля. Ну совсем фальцетная. По этой причине недоопертости слышится тремоляция, ну а низ бесстыже поет откровенно грудным звуком; впрочем, свои арии отпела тоже вполне достойно./ Она, кажеццо, имеет в смутное время какие-то виды на престол…/

А тем временем Виталий, призвав своих воинов на битву (опять гверра-ария, короче, чем у Джустина), захватывает замок и пленяет королеву.

Они со своим приспешником-басом предлагают ей вступить в предосудительную связь.

Она гневно отвергает предложение. /нет чтоб злодеям воспользоваться своим преимуществом! Но, видимо, подобные поступки не входили в моральный кодекс стоителей коммунизма оперных злодеев 18 века/

Ну что ж… Тогда ея ждет смерть!

Оставшись одна, Арианна виртуально обращается к супругу, заверяя: «Умру невинной»,чем и и завершает с пока что единственным ламенто первый акт.



:rofl:
Продолжение
Действие второе.

Оно также предваряется синфонией, весьма аджитатной.

Джустин с королем обсуждают, как вызволить королеву.

Тем временем бас по поручению Виталия приводит Арианну в глушь лесную, чтоб, связав, еще живую под сосной оставить там, как говорится, на съедение вэлкам волкам. Ну, если честно, то на побережье и крокодилам, аки ту еще Андромеду. Связав королеву и спев не очень большую да капо на тему «так не достанься же ты никому», бас удаляеццо.

Арианна горестно жалуется на свою несчастную судьбу (видимо, чтобы побыстрее привлечь крокодилов).

/Это один из самых очаровательных фрагментов оперы, речитативная сцена с двойным эхом: последнюю фразу весьма мелодичной речитативной реплики повторяет отдаленное эхо, и еще более отдаленно – последнее слово. Удивительное сочетание типично барочной звукоподражательности с глюкнутой простотой. Очень сильно!/

К щасью, на звуки эхо поспевает и Джустин. Придя в ужос от положения, в котором оставили королеву, он порубает в капусту уже подтянувшихся крокодилов и осовобождает ея (королеву, а не капусту) от пут. / эпизод спасения, как и все подвиги Джустина, сопровождается краткой энергичной синфонией/

Т.к. Джустин уже спелся с королем (и в прямом, и в переносном смысле), он организует встречу венценосной пары. Супруги неимоверно щасливы, что выливается в славный любовный дуэт двух сопран (хи-хи-хи, партия мужа выше партии жены). Компания удаляется.

В то время как (непонятно откуда взявшаяся, видимо, другая сцена?) мецца поет о своей любви, а король любуеццо пейзажем, Джустин захватывает в плен Виталия и доставляет его королю. Судьба пленника предрешена. Джустин торжественно приносит его в жертву богам (и еще не прибывшим крокодилам), это отражено в его патетичной арии /мляу, а я думал, они уже христиане/, приковав примерно там же, где ранее королеву. Все ушли.

А тут, как бы ненавязчиво прогуливаясь, является Арианна. Виталий пытается заговорить королеве зубы, заверяя, что он исправился, и убеждая ея развязать его. Однако монархиня традиционно непреклонна: «Каким ты был, таким ты и остался»; «Здохни, гад», говорит она в гневной арии, после чего покидает место происшествия. Занавес

(ЗЫ. До чего ж они все добрые, эти положительные герои).

Окончание приходиццо отложить до завтра… сил нет так много писАть)


Окончание. Третья серия

GIUSTINO
Giustino - Michael Chance,
Arianna - Dorothea Roeschmann,
Anastasio - Dawn Kotoski,
Fortuna - Juliana Gondek,
Polidarte & Voce di Dentro - Dean Ely,
Leocasta - Jennifer Lane,
Vitaliano - Mark Padmore,
Amanzio - Drew Minter,
Kammerchor Cantamus Halle,
dir. Dorothea Koehler,
Freinburger Barockorchester,
con. Nicholas McGegan.
(1994)


Третье действие.
Также предваряется Короткой синфонией. Основная взволнованная тема у скрипочек – ну чисто Моцарт!

Виталию с помощью своих сторонников также удается освободиться от оков. Он предвкушает сладость вендетты, исполняя арию соответствующего жанра.

В королевском замке творится что-то запредельно сериальное. Честно говоря, в этом месте я запутался. Все поют по последней дакапе (кроме примадонны и примауомо, у которых будет еще по одной). Вроде бы, второй контре удалось-таки свергнуть короля. К тому же к замку приближается мстительный Виталий. По этому поводу королева ламентит: спасенья нет. Король поет о любви к жене (промолчу о моих мыслях про то, что у ентого монарха в голове вместо мозгов). Мецца в энергичной да капе помогает любимому покинуть замок, где его ждет смерть от рук второй контры, которая дакапно ликует.

Джустин в ламенте горько сетует на Фортуну: мол, поматросила и бросила! Как обычно, невеселые мысли навевают на героя сон; он засыпает. Тут на него натыкивается Виталий, который несказанно рад: сейчас он убьет спящего неприятеля! Вдруг раздается Голос Свыше (ну как же, Deus ex machina), который гундосит: Типа, что творишь, Виталий, Стасик – твой брат по праву царствования, объединись с Джустином и свергни узурпатора!

От буканья Голоса пробуждается и Джустино. Завидев Виталия, она спрашивает: ты кто, мужык? (как будто не он накануне приносил Виталика в жертву богам, склеразмик). Тот, охваченный раскаянием, отвечает: Я Виталий, прежде твой злейший враг, а ныне товарищ, друг, названый брат, кузен, дядя и двоюродный дедушка! Пойдем, свергнем узурпатора! – Пойдем, отвечает Джустин, выражая радость в своей последней бодрой дакапе.

Союзники одолевают ставшую плохой контру. Арианна выражает свою радость в финальной арии /хорошо выразила/
Джустин с Виталием освобождают короля. Тот сперва обескуражен видом рядом их двоих, подозревая очередную интригу. Но Джустин заверяет его: Виталий твой брат отныне. Последний подтверждает: Угу, твой названый брат я отныне! Король быстро понимает выгоду подобного союза, он скреплен.

Влюбленные пары воссоединяются: сопрана с сопранной, контра и меццой (таким образом Джустин становится совладетелем трона), тенор /как я полагаю/ с басом (первое и третье, в свете современных воззрений – нормально, а вот второе, несмотря на свободомыслие Свиника – изврат полнейший!).

В финале обозначено участие всех шести солистов, однако баса я совсем не услышал, тенор вякнул какую-то фразу, однако можно говорить о вполне полноценном (хоть и небольшом) квартете главных героев. Чем-то даже вызвало ассоциации с финалом ДЖ (хотя последний, конечно, намного многограннее). Завершается все радостным хоровым апофеозом!

Впечатления исключительно положительные. Благодаря вступительным синфониям, а также промежуточным оркестровым интермецциям и хоровым хорам, перемежающим дакапы, опера в данном варианте слушается очень живенько и вовсе не нудно. Да и сами арии отнюдь не нудны в большинстве своем. Впрочем есть серьезное подозрение о наличии кюпюр (учитывая наличие в касте каммерхора Халле, есть предположение, что это аудиозапись версии постановки, которая была поставлена тем же составом на тамошнем фестивале).

Пели при этом все от неплохо и лучше, при этом не орали (разве что тенор, ну да пусть его, он злодей, у него там всего пара гверр да вендетт). Рекомендую эту запись всем любителям барокки.

ПЕРВОИСТОЧНИК
Искусство в любой его форме несет некий смысл, который хотел сказать автор. (с) Sarastro, 11.07.10

#23 Кактус

Кактус

    Заслуженный ветеран

  • Главные администраторы
  • PipPipPipPip
  • 11 331 сообщений

Отправлено 30 Сентябрь 2009 - 21:31

La Cena delle Beffe
Опера Умберто Джордано по пьесе Сэма Бенелли (он же написал "Любовь трех королей"). Пьеса 1909 года, премьера в 1912-м в театре Арджентина (в том, где пела Тоска:) ).

Дело происходит во Флоренции времен Лоренцо Медичи (не в Венеции :pardon: ), т.е. примерно в 1470-1480-е годы.
Персонажи:
Джиневра – сопрана-куртизанка
Джаннетто Малеспини – тенор, который хотел получить сопрану
Нери Кьярамантези – баритон и нынешний любовник сопраны
Габриэлло Кьярамантези – младший брат баритона, моржовый тенор
Лизабетта – девица-мецца (или тоже сопрана?), бывшая подружка баритона
Торнаквинчи – симпатичный дядечка бас из первого акта
Фацио – слуга тенора
Чинтия – горничная сопраны
и еще всякие люди для толпы.

Акт 1.
Дом семьи Торнаквинчи.
Торнаквинчи, богатый и образованный флорентинец, устраивает у себя прием. Это он не сам проявил инициативу, а по приказу Лоренцо Медичи, который решил на этом мероприятии помирить насмерть враждовавших тенора Джаннетто Малеспини и двух братьев Кьярамантези (жуть фамилия). Лоренцо Медичи сам в действии не появляется, но фигурирует за кадром.
Первым приходит тенор Джаннетто и подробно выкладывает свои претензии к баритону. Оказывается, до начала оперы у них произошел конфликт из-за сопраны. Сопрана была с баритоном, но тенор положил на нее глаз. Баритон со своим братом решили его проучить, чтобы не лез к чужой даме. Тенору было намекнуто, что сопрана ждет его вечером у себя дома, тенор прибежал, но там его ждала отнюдь не сопрана, а два веселых гуся брата Кьярамантези. Они быстро тенора скрутили, запихали в мешок, слегка поколотили и под конец бросили в реку Арно. Джаннетто выплыл и поклялся страшно отомстить за унижение.
Тут на ужин подошли и оба брата вместе с сопраной Джиневрой, и баритон с несерьезным именем Нери еще над тенором прикалывался. Все официально помирились – но только официально, ясное дело. Джаннетто не упустил случая насолить баритону прямо сейчас. Для этого он подвалил к младшему брату – Габриэлло – и сказал тому, что он знает, что тот тоже положил глаз на Джиневру. Ай-яй-яй, как нехорошо, она же подруга твоего родного брата. Габриэлло засмущался и прямо с обеда уехал в Пизу, чтобы не мешать любимому брату и справиться с искушением. Нет, как ловко тенор сразу разбил силы противника! Пока баритон прощался с братом, Джаннетто нахально флиртовал с Джиневрой, а она в порыве откровенности жаловалась, что этот Нери ее уже достал, что он мужлан, бурбон, ревнивец, стихи ей не сочиняет, на мандолине играть не умеет и вообще надоел. Тут возвращается и Нери, который успел уже напиться как следует на халяву, и опять цапается с тенором по поводу, чья сопрана, сама же сопрана к тому времени уехала домой. И тут тенор та-ак разводит баритона! Ах, ты говоришь, что круче тебя во Флоренции никого нет? Типа ты ваще никого-никого не боишься? А спорим, что тебе слабо вотпрямщас надеть полные доспехи и боевой шлем и в таком виде пойти на главную улицу! Сильно поддатый баритон, естессно, заявил, что не слабо, и стал тут же скидывать шмотки и надевать доспехи (с собой он их, что ли, на ужин притащил). И весь такой довольный собою поперся на проспект красоваться перед гуляющими. Блин, идиотизм :crazy: Джаннетто же побросанные вещи баритона забрал себе (они ему пригодятся во втором акте) и велел своему слуге Фацио распустить по городу слух, что баритон сошел с ума (вспоминаю «Горе от ума» и Чацкого).

Акт 2.
Спальня Джиневры.
Раннее утро, в спальне полутемно, Джиневра мирно спит. Но поспать ей не дают: прибегает горничная и делится свежими новостями – ваш сердечный друг Нери, госпожа, изволил съехать с катушек! Говорят, прям совсем-совсем ненормальный! Допился! Джиневра говорит, позвольте, он же тут вот, рядом со мной спит в кровати! И действительно, на кровати обнаруживается мущщина… Ой, а это не он… Ой, а кто это, а как это? Мессер, как вы сюда попали?! Короче, как мы догадались, это был наш коварный тенор Джаннетто. Пока в стельку пьяный баритон ночью бегал по городу в доспехах, тенор пролез в спальню к сопране, для верности еще и надев на себя баритоновые шмотки, и устроился в ее постели (я сползаю под стол…) Сопрана же уже спала, поэтому, услышав сквозь сон, как рядом с ней кто-то ложится, решила, что это баритон, и заснула дальше. Нет, какие железные нервы! Высокопрофессиональная дама! :012: И утром получился такой приятный сюрприз. Сопрана с тенором уже было собрались наверстать упущенное ночью (а что, такой милый юноша), как в дом влетает и Нери, на которого положительно подействовал свежий флорентийский воздух. И давай ломиться в спальню к сопране на разборки, а дверь-то заперта. У многоопытной Джиневры весьма крепкие двери в спальню… На шум появляются стражники Медичи и арестовывают невезучего баритона. Джаннетто нагло заявляет «да, мы тут с дамой вдвоем беседуем о высоком, а что, нельзя? А этого я вообще не знаю, заберите его отсюда, мерзкого хулигана». Бедный Нери орет на всю улицу, матерится и рвется убить бестыжего тенора на месте, но его берут под руки и уводят в кутузку.

Акт 3.
Зал во дворце Медичи.
Арестованного баритона почему-то привели на сохранение во дворец, где он и находится уже несколько дней. Вероятно, они с Лоренцо были в хороших отношениях и тот хотел помочь баритону. Лоренцо даже прислал Нери своего доктора, и теперь этот местный Кащенко пытается вылечить баритона от мнимого сумасшествия, но пока не очень получается – пациент все буянит да матерится, вопит, что все кругом козлы… Так доктор и рассказывает подошедшему Джаннетто про положение дел. Джаннетто, понятно, тихо радуецца, противник нейтрализован. Приходит слуга Фацио и сообщает хозяину, что младший брат баритона (который уехал в Пизу в середине 1 акта) вернулся. Конечно, сколько можно на одну падающую башню смотреть :012:
А баритону тем временем внезапно подфартило. Во дворце он встретил свою бывшую подружку Лизабетту, с которой давно расстался и даже не сразу узнал (наверно, она перекрасилась в блондинку, этого вполне достаточно). Добрая же девушка Лизавета любила баритона до сих пор и обязалась ему помочь. Он же такой беспомощный, кто его спасет, кроме меня! Лизавета долго разговаривает с баритоном и убеждает его, что пока ему лучше притворяться сумасшедшим (не пойму, зачем, ну ладно). Тенор Джаннетто, подумав, что как-то далеко уже все это зашло, подъезжает к баритону с предложениями помириться, но тот упорно гонит дурку, чисто Гамлет. И откуда актерские способности взялись. Тенор остается без ответа, баритон берет верную Лизавету под ручку и удаляется с ней в глубины дворца – не иначе, чтобы поблагодарить за умные советы. А Джаннетто говорит ему вслед, что сегодня вечером пойдет к сопране – на свидание…

Акт 4.
Обратно дом Джиневры.
Джиневра сидит перед зеркалом, готовясь к визиту тенора. И тут-то к ней врывается баритон, сбежавший из дворца Медичи (Лизавета, видно, помогла). Баритон хватает сопрану в охапку и тащит в спальню… Но не за тем, о чем мы подумали, а чтобы посадить ее там как приманку для тенора. Тенору не жить, он должен умереть, негодяй. Да-а, доктор Кащенко плохо подобрал баритону лечение, дозы транквилизаторов были явно недостаточные.
Нери прячется в будуаре, в доме наступает мрачная тишина, которую нарушает пение бродячего певца на улице – песня про май, весну, птичек, травку и т.п., чтобы оттенить напряжение перед развязкой. И наконец в дом заходит человек и идет в спальню в Джиневре, где, хочу напомнить, всегда эротический полумрак. Нери выскакивает из укрытия, влетает в спальню и раз-раз, на месте убивает обоих. Вендетта вроде бы свершилась, однако, выйдя из спальни, баритон видит непосредственно тенора, спокойно входящего в дом… Бредовый диалог «это ты?» - «это я», Нери идет обратно в спальню и ужасе видит, что не разобрамшись, убил своего родного брата Габриэлло, который таки не удержался и пришел к сопране. Баритон, не выдержав тяжести содеянного, сходит с ума – уже по-настоящему…

В общем, какие-то все тут персонажи... :ph34r: Баритон выглядит недалеким громилой, а тенор просто тихий пакостник... :crazy: Сопране по ходу вообще все равно, с кем и что... У автора пьесы явно не было иллюзий по поводу человеческой натуры.

В 1924 году оперу пели в Мет Джильик, Руффо и Ансес Альда. Записи пока не известно, я просто локти кусаю :sorry:
На шаре лежит запись с Кольцани, Фраццони и тенором Антонио Анналоро, и видео с Дзаней, а также запись 1999 года с Десси, Купидо и Понсом.
Еще есть запись 72 года с Гуэльфи - если у кого-то есть, прошу, прошу поделиться :idol:
И еще кино 42 года, экранизация пьесы. Судя по фоткам, слишком гламурно и приглаженно, хоть, может, и любопытно было бы поглядеть.

ОТСЮДА шедевр! :019:
Мечты должны сбываться. А то я начинаю нервничать.

#24 Arashi

Arashi

    любитель кактусов

  • Заслуженные ветераны
  • PipPipPipPip
  • 4 971 сообщений

Отправлено 26 Декабрь 2010 - 22:49

Гениальное ОТСЮДА :idol:

Токийская «Тоска» – это, в первую голову, очень красивый и полный символов спектакль, сумрачный и даже, не побоюсь этого слова, готический.
Конец XVIII века – начало романтизма. Возможно, об этом вспомнил режиссёр, потому что нечто от романтизма я здесь увидела.
Итак, мы видим утопающую во тьме сцену и огромную лестницу, напоминающую древнегреческий амфитеатр; люди здесь больше похожи на чёрно-белые тени, ризничий – почти карикатура, маска (такое впечатление создаётся из-за грима). На этой неуютной земле Каварадосси огородил себе уголок – огромную картину, по которой он ходит, стараясь пореже выходить за пределы этого своего художественного мирка. Что-либо другое его не волнует: ни Тоска – во время «Рекондиты» и при её приходе у него на лице скука и мысль «Как мне надоели эти разборки с бабами», – ни Анджелотти – кажется, ему он решил помочь только для того, чтобы эта пафосная тень из готического романа отвязалась от него; впрочем, возможно, ему пришла мысль найти интересный сюжет для картины или стало скучно и невдохновительно без приключений. Так или иначе, кроме собственной живописи его ничто не беспокоит.
Тоска выходит из зеркала; она – единственное яркое пятно в спектакле, за исключением маленьких хористов в красных мантиях. Возможно, на этой земле только у детей осталась какая-то яркость, а Тоска сохранила в себе эту же незамутнённую силу и способность восприятия. А, может, подымай выше – она слетела на эти ступени сверху, она гостья здесь. Она без страха ходит по амфитеатру, сама костюмом напоминая древнюю гречанку, как бы придя из мира трагедии. Она в ярко-синем платье – почти что Синяя птица. И вот Каварадосси так свезло – она сама к нему прилетела.
За Синей птицей Скарпиа охотится, быть может, уже давно. Он тоже не отсюда, но, в отличие от Тоски – он снизу. Он, если так можно выразиться, самый теневой из населяющих сцену теней. Весь в чёрном, как граф Дракула, и бледный, как тень отца Гамлета, он тоже выходит из зеркала. Скарпиа-танатонавт легко гуляет по ступеням амфитеатра, заходит в мирок Каварадосси, и, погуляв по картине, покидает его за ненадобностью. Побег Анджелотти и прочее – для него как семечки щёлкать. «Нигде искусству своему он не встречал сопротивленья»; ему, кстати, и не надо пугать ризничего, чтобы тот всё ему рассказал – Скарпиа всё расследование ведёт почти походя.
И зло наскучило ему.
Тоска – здешняя Аматэрасу, луч света в тёмном царстве; Скарпиа, почти концертно освещённый прожектором, приближается к ней через театр. Здесь это сила – как бы Каварадосси ни раскрашивал свою Магдалину, стихия трагедии двумя потоками свободно обтекает его укрепление и волной ударяет Скарпиа и Тоску. Тот театр, который он разводит в сцене с веером, доставляет ему удовольствие – как сработал! Волшебная пыльца сходит с Тоски ещё здесь, когда Скарпиа благословил её святой водой, заставил гневно ревновать и поцеловал руку на прощанье (вот уж когда вспомнится Дракула!). Во втором акте она выходит уже в тёмном платье, а в третьем превращается в бледную тень в плаще, похожую на Скарпиа в первом акте.
«Те Деум» был просто потрясающ; я даже испугалась за Раймонди. Вообще когда на него смотришь, начинаешь опасаться за жизнь окружающих и его собственную. Когда он крестится и механически бьёт себя кулаком в грудь – «mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa!» – возникает чувство где-то между ужасом, восхищением и сочувствием.
Скарпиа, как будто, сам пришёл в ужас от того, до чего он докатился. Но отступать уже поздно и бессмысленно; укрытие, где он обедает и допрашивает, никого не спасёт, несмотря на картину (напоминающую навес) с изображением святого Андрея и целую батарею распятий на столе. Нет ограды, нет утешения.
Персонажи одиноки на этой чёрной сцене, под этой низвергающейся на них лестницей, они вот-вот сорвутся во тьму и исчезнут. Скарпиа и его присные ещё вольно чувствуют себя здесь, а Тоска, пришедшая в преисподнюю выручать Каварадосси, бледнеет и теряет силы. Скарпиа проделывает с ней то, что примерно можно назвать «Полюбите нас чёрненькими», или, если более высоким штилем:
«Я враг небес, я зло природы,
И, видишь – я у ног твоих!»
Он пытается стянуть её к себе, вниз, приковать к себе и не отпускать; коротко говоря, он хочет сделать её своей Персефоной. И ему удаётся утянуть её в омут и погрузить туда по самую маковку, так сказать, провести инициацию. Финальной и кульминационной точкой тут становится коронный поцелуй. Однако Скарпиа, кажется, сам не знал, какие границы он переходит; моральная пытка оказалась для Тоски слишком сильна, а погружение в омут – слишком глубоко. Она, кажется, органически не приспособлена к той жестокой любви, которая загорается между ней и Скарпиа; и не может вынести его давления на себя. И она его убивает.

«Меня терзает дух лукавый
Неотразимою мечтой;
Я гибну, сжалься надо мной!»
Убийство это погружает её ещё глубже. Со сцены сдувает последние остатки человеческого быта, последние возможности укрыться; на пустых ступенях корчится Каварадоссси, насильственно вынутый из своего мирка; вышагивают чёрно-белые солдаты. Тоска, истончившаяся до тени, мало обращает на него внимания, её мучает ужас, сознание того, что она совершила убийство, даже тоска по Скарпиа, её влечёт вниз. Когда Каварадосси мёртв и ничто больше её не держит здесь – она даже не прыгает, а почти уходит в темноту, к Скарпиа, куда он всё-таки утянул её. Жизнь замирает; солдаты и Сполетта останавливаются, как механические куклы – душа здешнего мира выпрыгнула из него.
«Как пленник, брошенный в пустой глубокий колодец, я не знаю, где я и что меня ждёт. От меня не скрыто лишь, что в упорной, жестокой борьбе с дьяволом, началом материальных сил, мне суждено победить, и после этого материя и дух сольются в гармонии прекрасной… Но это будет лишь когда, мало-помалу… и луна, и светлый Сириус, и земля обратятся в прах… А до тех пор ужас, ужас…».
Декаданс с глубоким погружением.


Член общества тоскоманьяков
(тайный культ с оргиями и жертвоприношениями)

#25 Кролик

Кролик

    кролик отпущения

  • Заблокированные
  • PipPipPipPip
  • 34 283 сообщений
  • Пол:---
  • Город:С-Петербург
  • Интересы:Пласидо Доминго

Отправлено 19 Август 2011 - 13:13

Стихи Поросёнка

Подло низвержен медведь на полов мозаичные плиты,
Лапы коварно лишен, гордый лежит исполин..
Но не оставлю его я в минуты его роковыя,
Ибо бесчестья я чужд и благороден душой.



О нет, молю, не уходи!
Вся боль – ничто перед разлукой.
Твой заяц счастлив этой мукой,
Прижми ушастого к груди,

Скажи: «Ты мой». Но ты ушла,
Оставив на скамье садовой,
Игрушкою прельстившись новой,
Лишив хозяйского тепла.

Дождя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной,
И в жизни зайца безотрадной
Лишь он – трагическая быль.

О! если бы я только мог
Скамью покинуть роковую!
Но нет… Не в силах. Я тоскую,
Я весь до ниточки промок…


Всем на свете нужен msg-6-1372350993.jpg: людям и зверятам!
"I'm not superstitious because it brings bad luck." © Placido Domingo





Количество пользователей, читающих эту тему: 0

0 пользователей, 0 гостей, 0 скрытых пользователей