Сообщений в теме: 1891

[Кролик]

Кроличе, если Дилетанта Майершу не воспринимать так как ты, это ещё не повод на неё наезжать.

Да разве ж я наезжаю?
Меня искренне удивило, что дилетанта не заметила насколько здорово Майерша ИГРАЕТ роль Джульетты. Я вполне понимаю, что ее вокал может не слишком понравицца... тем более не в Вагнере и вообще не в немецкой опере. Но актриса он роскошная... а дилетанта как раз всё больше про образА говорит (если я не напутал ничего).
Ну, как грицца, кому что

[Роман]

Меня искренне удивило, что дилетанта не заметила насколько здорово Майерша ИГРАЕТ роль Джульетты. Я вполне понимаю, что ее вокал может не слишком понравицца... тем более не в Вагнере и вообще не в немецкой опере. Но актриса он роскошная... а дилетанта как раз всё больше про образА говорит (если я не напутал ничего).
Ну, как грицца, кому что

Рискну быть побитым вместе с Дилетантой, но по части образов лучшей в данной постановке все же была Киршлагер, которая полностью затмила и Майершу, и многих других.

[Кролик]

Она была хороша... лучшей, не лучшей - это вопрос философиский, как ты понимаешь
Мне сама постановка сершенно не понравилась, какая-то она... бомжатная. Может, конечно, в этом есть какая-то прелесть... но не для меня

[Роман]

В ней не прелесть, а скорее наоборот - шок. Постановка страшная, трагическая, безнадежная, но при этом чрезвычайно сильная.

[Кролик]

Страшная - да... грязи много. Физически неприятная. Траическая... да нет, что ж тут трагического, если Гофман изначально был уже на дне... дальше он только зарывался в грязь глубже. А это не страшно... это банально.
Ну ладно, не буду философствовать. У меня лексикон маленький
Могу только предположить, что постановка Шлезингера не должна понравицца. Там мало философии. Больше поверхностного. Зато ярко

[NRD]

У меня вот такой вопрос - опера Сказки Гофмана к писателю Гофману отношение имеет, или это просто совпадение?

приплыли... вроде ж ты смотрел какие-то Сказки.

Ага. С Хэддоком, Ван Дамом, Дессей, Вадувой и т.д. на свежем воздухе. Очень красивая постановка, без наркоманов и бомжей.
Даже Хэддок звучит вполне пристойно (правда играет не очень), а девушки вообще зачотные. Мне очень этот спектакль нравится.

[Роман]

Страшная - да... грязи много. Физически неприятная. Траическая... да нет, что ж тут трагического, если Гофман изначально был уже на дне... дальше он только зарывался в грязь глубже. А это не страшно... это банально.

Когда в грязь зарывается простой человек - это может быть банально. Но когда поэт, гений - это трагедия!

[Роман]

Только что на Шаре перевесили флорентийские Сказки (Эзера), только год указан 1983, а не 1980. Новая дата выглядит более правдоподобно: все же 1980 - для Шикова рановато, а тут он уже вполне Гофман. Но кино явно то же самое, видно по составу. Разве что есть вероятность, что не будет рассинхрона (зато битрейт аудио - всего 192 вместо 320 в предыдущем варианте).

[NRD]

Если частота сэмплирования одинакова, то рассинхрона не должно быть. Можно смело делать wav и подставлять их в VD.

[Роман]

Да мне уже нет смысла, я себе и в старой авишке рассинхрон исправил! Но если кто-то еще не видел этого кина, а рассинхрона боится - можно попробовать новый рип.
Вот если бы ДВД повесили - тогда другое дело, я бы скачал непременно!

[Arashi]

дилетант, вы меня просто потрясли своим отзывом на спектакль с Шиковым-Киршлагер! Уже хочу это видеть...

[Роман]

Если хотите - это не проблема!
И просите Дилетанту отчитаться по спектаклю с Шиковым и Рэми!

[Arashi]

О вдохновенная Дилетанта, озарите и этот спектакль светом своего внимания!

[дилетант]

О вдохновенная Дилетанта, озарите и этот спектакль светом своего внимания!

Ой, НЕНАДА меня так смущать!

[дилетант]

Еще одна постановка «Сказок Гофмана», где я любовалась голосами, уже содержащими в себе ярчайшие образы, - это Ла Скала, 1995 год. Гофман, конечно, - Шиков. От образа, созданного этим певцом, мне очень не просто перейти к другим исполнителям.

Offenbach: LES CONTES D' HOFFMANN
Milano, Scala, 1995
Hoffmann Neil Shicoff
Olympia Natalie Dessay
Antonia Cristina Gallardo-Domâs
Giulietta Denyce Graves
Stella Anna Catarci
Nicklausse Susanne Mentzer
La Muse Susanne Mentzer
La Voix de la Mère Mariana Pentcheva
Lindorf Samuel Ramey
Coppélius Samuel Ramey
Dappertutto Samuel Ramey
Le Docteur Miracle Samuel Ramey
Spalanzani Sergio Bertocchi
Crespel Boris Martinovic
Schlemil José Fardilha
Andrès Renzo Casellato
Cochenille Renzo Casellato
Pitichinaccio Renzo Casellato
Frantz Renzo Casellato
Nathanaël Oslavio Di Credico
Maître Luther Ernesto Panariello
Hermann Silvestro Sammaritano
Orchestra Teatro alla Scala di Milano
Coro Teatro alla Scala di Milano
Direttore Riccardo Chailly
Maestro del coro Roberto Gabbiani
Regia: Alfredo Arias

Наличие Рэми в партии Линдорфа и всех его воплощений поставило меня «на уши» моментально. Из трех закачанных видео с Шиковым, первым я включила ЭТОТ спектакль.

Сразу скажу об исполнительнице партии Музы-Никлаусса. Потому что потом, боюсь, я переключусь на Линдорфа и Гофмана, и забуду обо всем на свете. Итак. Голос Музы не очень меня тронул в Прологе (возможно, певице надо было распеться, или я - просто придира, как всегда ). Но дальше, когда она стала Никлауссом, меня все больше привлекала ее безукоризненная игра, пластика и голос, который звучал хорошо настолько, что я перестала напрягаться при ее появлении.

Вообще, схватить в постановке все сразу и, особенно, точно определиться со своим отношением к новому голосу – мне трудно (если это только не один из «стариков»-баритонов или «стариков»-басов ). Поэтому заранее прошу прощения и у поклонников певицы, и у знатоков, которым она в этой партии не понравилась.

От себя на данном этапе могу сказать одно. Исполнительница сделала так, что Никлаусс жил внутри потрясающего по силе спектакля, а не был «наслоением» на него. В сложнейшей, тонкой партии.

...Прозвучала знаменитая тема Линдорфа, и на сцену вышел хозяин образа, для которого она была написана. Первое впечатление: Рэми «выдал» надменное обаяние своего Линдорфа «на полную катушку». Вокально - в блестящей форме, он при этом был настолько хорош внешне, что едва не вывалился из образа. (Насколько я поняла, Линдорф в арии упомянет, что он немолод. А перед нами на сцене – холеный красавец ). В движениях – раздражение. Иногда – злость: деньги за письмо Стеллы резким движением брошены под ноги слуге.

Суровость и презрение будут не временным состоянием, а сутью Линдорфа. Они поддерживают холод абсолютно защищенной души. И это - несмотря на неотразимую улыбку (она появляется два-три раза, и один из них – при взгляде в зеркало на самого себя! ), несмотря на неотразимую внешность…

В Прологе есть сильнейший момент, когда Гофман ссорится с Линдорфом, а их реплики летят от одного к другому, как удары. Для меня это был поединок. Когда оба готовы ко всему, но один - душой совершенно не защищен, а другой, давно уже «весь в броне», наслаждается ситуацией. (Колоратуры Рэми в этом дуэте были настолько лихими, настолько совершенными и по тембру, и технически, что я только тихо сползла со стула).

Будет ли Гофман петь и рыдать в своем романсе, занесет ли руку для пощечины в ответ на оскорбление, начнет ли горько ерничать, - в лице Линдорфа не дрогнет ничто. Он будет просто наблюдать. Напряженная насмешка скрыта непроницаемой маской. Он знает, что и ключ Стеллы, и «ключи» к любым ситуациям – в его руках. Он явно считает, что уже получил (или скоро получит) все, что ему нужно. И все-таки, Гофман его раздражает. С чего бы? Понимает ли этот Линдорф, что главное, что его «цепляет», ему все равно не достанется? Можно еще подумать об этом… А можно - просто еще раз пересмотреть оперу и еще раз ахнуть от восхищения исполнителями.

После увиденного осталось чувство, что весь Пролог пронесся передо мной одним вихрем. Ведь одна музыкальная динамика этой оперы совершенно завораживает. А здесь на сцене были исполнители, которые в каждый свой жест вложили огромное количество точно выраженных душевных движений.

Уже не помню, как меня «внесло» в акт «Олимпия». Может, чтобы вдохнуть-выдохнуть надо было приостановить видео? Но это бывает легче сказать, чем сделать.

Олимпия.
Дессей спела Олимпию даже лучше, чем в студийной записи. Верхние ноты пребывали выше всех мыслимых пределов, не искажая чудный голос. Но пластика ее Олимпии мне мешала. Да, мимически она была настоящей куклой! Но во многих остальных движениях она мне не нравилась. Это было каким-то половинчатым, не до конца продуманным решением. Я вообще люблю, когда на куклу больше намекают. А ее чаще всего предпочитают играть каким-то уродливым агрессивным чудовищем. Зачем? Для меня до сих пор в плане игры и постановки лучшей Олимпией остается Лучана Серра в фильме с Доминго.

Но, если честно, больше всего я в этом акте интересовалась Коппелиусом.

А Коппелиус выскочил на сцену злым, умным и изворотливым чертом (и это – после изысканнейшего Линдорфа!)

Рэми сказал в одном из интервью: «Я, на самом деле, умею быть смешным...». Святая правда! Его Коппелиус – это такая прелесть, что я совершенно не могла думать ни о чем серьезном, пока он не стал буйствовать. Крадущиеся повадки, «волшебный» сундук в руках, с которым он как будто сросся, хитрое лицо, легко и быстро меняющее свое выражение. Тонкий юмор Рэми заложил не в мимику (лицо Коппелиуса было лицом злого и опасного человека), а в точность и музыкальность найденных им движений. Два поворота головы, подчеркнувшие завершение музыкальной фразы, - блеск! Короткая сценка передачи бумаг между ним и Спаланцани – две секунды, не более, - а заряд хорошего настроения - недели на две!

Никак не привыкну, что при таком уровне артистизма можно еще и гениально петь! Такие уверенные ноты, от самых низких до очень высоких для баса, какие поет Рэми в этой опере, все время вызывали желание перемотать назад и переслушать все снова. Я - не специалист в вокале, просто меня восхитило уверенное "взятие" столь широкого диапазона.

Сцен буйства Коппелиуса я всегда жду с нетерпением. А тембр такой дьявольской окраски и глубины, как у Рэми, был просто подарком персонажу.

Антония.
Она произвела огромное впечатление. Покорила. Обликом, игрой и … пела она хорошо. Я расскажу сейчас, какой она была для меня в этом спектакле. (Это – только мое, но я счастлива, что увидела такую Антонию).

Она была теплой и очень влюбленной. Она была нежной и домашней, она была чудом, настолько достойным любви, что это был единственный раз, когда я не согласилась с Никлауссом! Мягкость облика, мягкие складки домашнего платья. На столе – ваза с единственной розой и портрет Гофмана. Эта роза потом будет в ее руках, в дуэте с Гофманом она задумается, сколько осталось жить цветку…

Я смотрела на эту Антонию и верила и в ее талант певицы, и в ее душу, и в то, что она всей этой душой любит Гофмана. Не смог бы Гофман стать на пути ее таланта, а она, даже став певицей, никогда не смогла бы его разлюбить. Они могли бы быть вместе – ЭТА Антония и ТАКОЙ Гофман, каким я видела Шикова в этой постановке. Если бы… Если бы не Миракль.

Рэми сделал сильнейшие акценты на том, КАКИМИ огромными усилиями Миракль добивался своей цели с Антонией. Назвать ли это колдовством, мистикой, внушением мыслей – все равно. Мне показалось, что это было похоже на сильнейший гипноз, которым он владел. Антония появляется в комнате перед Креспелем «из ничего», только бешеным напряжением Миракля. И после этого становится другой. Не потом, когда он расскажет ей о соблазнах славы, а сейчас.

Потому что следующий дуэт Антонии и Гофмана стал пронзительно-безнадежным для поэта. Хотя Антония покорно стояла и слушала, хотя соглашалась с ним, ее лицо погасло, а глаза стали равнодушными и пустыми. Она уже не думала ни о пении, ни о любви, потому что ей в тот момент было все равно. А я-то не понимала, почему Рэми в предыдущей сцене так подчеркивал усилия Миракля! Теперь же я видела страшный результат этих усилий. Помертвевшая Антония, которой все равно.

Она перестала слышать Гофмана, а он это понял. Не зная причин, сердцем почувствовал, что он УЖЕ – один. И стал сразу притихшим и безнадежным. Старался в последний раз ОЩУТИТЬ и ЗАПОМНИТЬ ее. Уходя, уже не верил ни во что. Ну ЧТО ж ему теперь делать с его готовностью совершить ВСЕ, чтобы ее вернуть? Если он понял, что изменить уже ничего нельзя?..
Я поняла, что Гофман лишился Антонии именно в этой сцене. Даже Призрак матери был уже не нужен. Разве только, чтобы не просто отнять ее у Гофмана, а еще и убить.

Джульетта.
Поскольку мне понравилось, как пела Джульетта, я опять вернусь к постановке в целом. Джульетта мне показалась здесь не очень умной, но очень цепкой, когда дело касалось достижения ее целей. Широкая дуга по сцене, которую она описала вокруг Даппертутто, на мгновение приостановившись, чтобы оценить ситуацию вес и чистоту бриллианта в его руках, ее продуманный уход в глубь сцены, как будто она потеряла интерес к камню, потом ее возвращение и завороженный взгляд на драгоценность: она приняла решение, что сможет его заполучить. Замечательно. Вообще, цельно исполненный персонаж.
А ее дуэт с Гофманом, перед тем, как их застал Шлемиль, надо просто смотреть. Найти такое потрясающее решение для весьма откровенной сцены, причем без малейшего намека на пошлость!

И вот что получилось.
Гофман-Шиков появляется в кабачке Лютера в Прологе уже не очень молодым человеком. А в акте «Олимпия» он становится моложе сразу лет на десять. Меняются походка, ужимки, выражение лица! Он становится уже совершенным мальчишкой! Он может дружески щелкнуть Никлаусса по носу, может наивно и восторженно рассказывать, как хороша Олимпия, может безоглядно отдаваться своей страсти. И еще, судите сами:

- волшебный сундучок Коппелиуса светится изнутри – и Гофман просто по-детски поглощен его содержимым;

- нет денег на волшебные очки – плохо скрытая мальчишеская обида! (И очки ему покупает Никлаусс);

- очки уже у Гофмана – он играет ими, как новой игрушкой.

Поневоле уже не удивляет, что предмет его страсти столь нелеп! Мало ли, как можно обмануться, будучи почти ребенком!

В акте «Антония» Шиков явно меняет возраст своего Гофмана. Логично. Этот молодой человек уже на многое способен. Он же находит Антонию, хотя Креспель увез ее, желая спрятать. Он мгновенно принимает решение увезти ее, подслушав разговор Креспеля с Мираклем. Но главное, он слишком быстро ПОНИМАЕТ, КОГДА Антония перестала принадлежать ему душой.

А в «Джульетте» Гофман сыгран и спет еще более зрелым. Не более защищенным, а более зрелым человеком. (Он даже пытается восстать против жестокости этой жизни и никогда больше не впускать никого в свое сердце).

Вот когда я поняла, что в этой постановке Шиковым сделан акцент на том, что его Гофман взрослеет вместе со своей любовью, тогда я и вспомнила прочувствованную Романом мысль о том, что Гофман всю жизнь любил одну Стеллу, которая прошла, взрослея, три стадии – Олимпии, Антонии, Джульетты. А влюбленный в нее поэт пережил три этапа единственной любви в своей жизни: он шел от Олимпии (совсем мальчик любит совсем «глупенькую девочку») к Джульетте (увлечение взрослого, во многом разочаровавшегося мужчины куртизанкой). И все это было одной большой любовью поэта. (Роман, браво еще раз!)

Стелла появляется на сцене не только в Эпилоге, а и в других актах. Еще один намек на то, ЧТО связывает три истории Гофмана в единое целое.

Эпилог.
Когда входит Стелла, Гофман бросается к ней. Не удостоив его не то что взгляда, - поворота головы, она отталкивает его и идет к Линдорфу.

К сожалению, в Эпилоге не было «Кляйнзака». Но Шиков заменил накал этого момента музыки динамикой своего поведения. Он опять создал ощущение вихря, пролетевшего по всей сцене, пока не рухнул, отброшенный Стеллой.

И точно в тот же миг, когда Стелла равнодушно уходит от лежащего Гофмана, к нему подходит Муза, как будто это составляет ОДНО движение в постановке!

Апофеоз начинается, когда Гофман распростерт на полу. Спустя долгие минуты, он приподнимается, повинуясь движению рук Музы. Она опускается на колени рядом. На сцену выходят три «хозяйки сердца» Гофмана в порядке взросления его любви. А из глубины сцены идет свет. Сияние. Таков финал этой постановки. Гофман и Муза, как одно целое, и ослепительный свет.


В этом спектакле нам все время намекают на то, что Никлаусс – воплощение не только Музы поэта, но и давно знакомой ему любящей женщины. В Прологе он весьма ревниво разъединяет руки Гофмана и Стеллы. Да и потом есть множество деталей в движениях и жестах. Сколько раз Гофман бросается к нему за спасением! Сколько раз они вместе уходят со сцены, обнявшись, как давно и близко знакомые люди! Как понять это? Любящая женщина, которая понимает душу поэта, прощает все и питает его силы и вдохновение? Не является ли она еще одним воплощением Музы?

[Роман]

Дилетант, спасибо огромное!
Надо бы добраться до этой постановки, но пока меня останавливает чрезмерная сжатость авишки...
Удивил один момент:

Когда входит Стелла, Гофман бросается к ней. Не удостоив его не то что взгляда, - поворота головы, она отталкивает его и идет к Линдорфу.

Странно - зачем же тогда в Прологе она посылала ему письмо? Или она просто видит, что он уже невменяем?
Насчет того, что Гофмман любил одну Стеллу - это все же не мое открытие, а есть в тексте либретто. Просто я попытался как-то объяснить (в том числе самому себе) соотношение Стеллы и сказочных девушек...

[Arashi]

Дилетанта! Всё, я стремглав побегу это смотреть, завтра же! Сегодня уже, боюсь, не осилю, трудная вещь всё же... Вы ИЗУМИТЕЛЬНО пишете!

...Прозвучала знаменитая тема Линдорфа, и на сцену вышел хозяин образа, для которого она была написана. Первое впечатление: Рэми «выдал» надменное обаяние своего Линдорфа «на полную катушку». Вокально - в блестящей форме, он при этом был настолько хорош внешне, что едва не вывалился из образа. (Насколько я поняла, Линдорф в арии упомянет, что он немолод. А перед нами на сцене – холеный красавец ). В движениях – раздражение. Иногда – злость: деньги за письмо Стеллы резким движением брошены под ноги слуге.

После такого отзыва не могла удержаться от того, чтобы не включить Пролог прямо сразу. Вы, конечно, правы, дилетант. Когда Рэми запел: "Je suis vieux", я не выдержала и воскликнула: "Враньё!!" С другой стороны, когда такой Линдорф всё-таки завидует Гофману - это сильно...

[Владимир]

Спасибо уважаемая Дилетант!
Очередной великолепный отзыв. Как приятно расширять свой кругозор (смотреть сейчас не так много могу).

Рэми сделал сильнейшие акценты на том, КАКИМИ огромными усилиями Миракль добивался своей цели с Антонией. Назвать ли это колдовством, мистикой, внушением мыслей – все равно.

Хотел сказать, что и мне кажется, что Миракль - самый могущественный волшебник в этой опере! Но даже ему требуются ВСЕ свои силы для ниспровержения Антонии!

В этом спектакле нам все время намекают на то, что Никлаусс – воплощение не только Музы поэта, но и давно знакомой ему любящей женщины. В Прологе он весьма ревниво разъединяет руки Гофмана и Стеллы. Да и потом есть множество деталей в движениях и жестах. Сколько раз Гофман бросается к нему за спасением! Сколько раз они вместе уходят со сцены, обнявшись, как давно и близко знакомые люди! Как понять это? Любящая женщина, которая понимает душу поэта, прощает все и питает его силы и вдохновение? Не является ли она еще одим воплощением Музы?

Я эту запись не видел! Но из цитируемого абзаца понял на намеки постановщика на некоторую нетрадиционность ориентации Гофмана и полную нетрадиционность Никлауса?

[Роман]

Вообще-то как раз с ориентацией у Гофмана и Никлауса все абсолютно нормально, поскольку Никлаус - это переодетая Муза, женщина. В зальцбургской постановке это было особенно заметно. Вот когда в древности партию Никлауса иногда поручали баритону - это и правда могло навести на подобные мысли.
А "могущественный волшебник" в опере все-таки один, но многоликий... И все попытки поручить разных злодеев разным певцам (как в лондонском кине) только еще больше искажают авторский замысел.

[Владимир]

Рома, я не про авторский замысел (я слабо умею ковыряться в чужих мыслях, а особенно давно умерших людей). Я о своих впечатлениях в отношении Миракля. И именно Миракля. (Т.е., к примеру, Миракля - героя одной из сказок Гофмана!)

Муза, Рома, это все же не женщина, точнее не всегда женщина, это далеко не всегда даже человек. И, как я понял, эту постановку ты не видел. А я спросил у Дилетанта о её впечатлениях конкретной постановки! А там всяко может быть! А я, если гляну, может буду считать по-другому! А может и полностью соглашусь!

[Роман]

Муза в данной опере, независимо от постановки - если и не совсем женщина, то уж точно в достаточной степени, чтобы ревновать Гофмана к Стелле-Олимпии-Антонии-Джульетте, и это есть в тексте либретто, а именно - в куплетах из Пролога, которые Муза поет еще до преображения в Никлауса, то есть еще в женском образе:

Quelle muse! Une folle
qui déserte les cieux
pour disputer aux yeux
d'une beauté frivole
l'amour d'un fou,
l'amour d'un fou.
Disparais, ô Sirène,
Fantôme, fantôme de ses nuits!
en vain, en vain tu le poursuis
parce que je briserais ta chaîne
qu'il porte au cou, ah!

А дальше еще конкретнее:

Il faut en cette heure fatale
qu'il choisisse entre nos amours,
qu'il appartienne à ma rivale
ou qu'il soit à moi pour toujours!

"Нужно, чтобы в этот роковой час он выбрал между нашей любовью, чтобы он принадлежал моей сопернице или стал моим навсегда".
Впрочем, умолкаю, тем более что я не могу судить о данной постановке, а только об опере как таковой.

[Владимир]

Рома, я не спорю с либретто! БОЖЕ УПАСИ! Я почему и спрашиваю. Я даже не оцениваю. Я не видел. Просто интересуюсь!
Но, веришь, если мне на сцене показывают как Онегин с Ленским ..... то что я должен читать в либретто?!


Муза может ревновать к кому и чему угодно! А вот Никлаус возможен, как герой сказок. И его тоже можно по-разному интерпретировать.

[Кролик]

Я понимаю, что дилетанта на мои посты не реагирует принципияльно , но все же любытно... Дилетанта, вы сможете написать столько же букаф про Ковент Гарденовский спектакль? Или он все же не настолько философский, и там не настолько шикарно поют, чтобы рождались мысли?
Заранее спасибо за ответ.

[дилетант]

В этом спектакле нам все время намекают на то, что Никлаусс – воплощение не только Музы поэта, но и давно знакомой ему любящей женщины. В Прологе он весьма ревниво разъединяет руки Гофмана и Стеллы. Да и потом есть множество деталей в движениях и жестах. Сколько раз Гофман бросается к нему за спасением! Сколько раз они вместе уходят со сцены, обнявшись, как давно и близко знакомые люди! Как понять это? Любящая женщина, которая понимает душу поэта, прощает все и питает его силы и вдохновение? Не является ли она еще одим воплощением Музы?

Я эту запись не видел! Но из цитируемого абзаца понял на намеки постановщика на некоторую нетрадиционность ориентации Гофмана и полную нетрадиционность Никлауса?

Боже, какой ужас!
Владимир, я совершенно не умею выражать свои мысли, если подобный вывод может прийти в голову после моего АДЧОТА!
Могу только принести свои извинения. Ничего подобного ни в намеках постановщика, ни в моих впечатлениях НЕ БЫЛО.
И обратите внимание, я однозначно пишу о влюбленной ЖЕНЩИНЕ. И имею в виду существо исключительно этого пола.
Творческая личность (и не только творческая ) может увлечься, отвлечься, забыться, что угодно. Но если рядом с мужчиной - любящая женщина, которая ценит его талант и которая умеет любить, помня только о самом главном в этом чувстве, ЧТО ей остается в моменты увлечений поэта, кроме как оставаться ДРУГОМ, оставаться недалеко, чтобы поддержать и утешить, чтобы сберечь?
Не может она, подобно Стелле, оттолкнуть его и равнодушно уйти с Линдорфом. Она всегда будет рядом. Не телом, так душой. И в постановке я уловила намек на эту любящую женскую(!) душу, которая всегда рядом с Гофманом в облике Никлаусса. И очень часто ему от этого становится легче.

[дилетант]

Удивил один момент:

Когда входит Стелла, Гофман бросается к ней. Не удостоив его не то что взгляда, - поворота головы, она отталкивает его и идет к Линдорфу.

Странно - зачем же тогда в Прологе она посылала ему письмо? Или она просто видит, что он уже невменяем?

В Эпилоге, когда Никлаусс горько произносит имена Олимпии, Антонии, Джульетты и Стеллы, Стелла УЖЕ стоИт на сцене. Гофман более чем вменяем! Он делает умоляющий жест в сторону Никлаусса, как будто прося его молчать! Но Стелла реагирует моментально. По типу: "Ах, так?!"
Видимо, остальные объяснения постановщик посчитал излишними. Эпилог все-таки несколько скомкан, как я уже писала.
Несмотря на то, что Стелла часто "крутится" на сцене, и у задника как будто фоном мимолетно показывают сценки из ее жизни в театре, она выглядит ненастоящей, какой-то бумажной. В своем костюме и парике (наверное, из ЕЕ спектакля), она выделяется из остальных действующих лиц своей бездушностью. Как актриса, которая давно забыла, ЧТО такое снять грим и стать просто живым человеком...

Я не понимаю ни одного языка, кроме русского, и мне трудно судить о либретто в полном объеме его красоты и многозначности, могу только предположить, что записку Стелла написала по банальной причине того, что Гофман был уже известным поэтом. И ненадолго снова заинтересовал ее или ее самолюбие. (Ведь не только она росла в своем творчестве и стала оперной дивой. Гофман же тоже все это время рос и как поэт, и как музыкант, и стал известным человеком.)

Насчет того, что Гофмман любил одну Стеллу - это все же не мое открытие, а есть в тексте либретто. Просто я попытался как-то объяснить (в том числе самому себе) соотношение Стеллы и сказочных девушек...

Вот за качество этого объяснения и - БРАВО!